Орсон Кард - Песенный мастер

И этого было достаточно. Это «кто» Анссета было сухим и формальным, из-за чего Рикторс уже не мог продолжить расспросы. Ребенок был прелестным, особенно теперь, когда все шрамы и царапины были полностью вылечены. Только сам он нормальным не был. К нему нельзя было притронуться, как можно было бы коснуться любого другого ребенка. Рикторс гордился тем, что мог легко вступать в дружеские отношения с детьми. Но Анссет, решил он, не был ребенком. Несколько дней провели они вместе в полете, и единственное, что Рикторс мог сказать об их отношениях, это то, что никаких близких отношений и не было. Рикторс видел Анссета с Эссте, видел их любовь, такую громадную и громкую, что с ней нельзя было сравнить даже грохот ракетных двигателей в атмосфере. Только любовь, несомненно, нужно было заслужить. Рикторс ее не заслужил.

Рикторса ненавидело множество людей. До сих пор это его не беспокоило. Но более всего, и он знал об этом, ему хотелось, чтобы этот мальчик полюбил его. Так же, как любил он Эссте.

Невозможно. Как я могу желать этого? — спросил Рикторс сам себя. Но, пока он задавал себе этот вопрос, Анссет подал ему руку, и они вместе вышли из мобиля, вместе прошли в ворота, но Рикторс почувствовал, что даже та небольшая близость, что установилась между ними. Испарилась. С таким же успехом, думал Рикторс, мальчик мог оставаться на Тью. Сейчас он находится в нескольких световых годах от меня, пускай даже и держится за мою руку. Это Певческий Дом удерживает его и никогда не отпустит.

Но почему, черт подери, я ревную?

Рикторс внутренне содрогнулся и осудил себя за то, что позволил Певческому Дому и Певчей Птице околдовать себя. Певчую птицу готовили к тому, чтобы выигрывать любовь. Тем не менее, я его не полюблю. И это решение вскоре чуть не сделалось правдой.

Управляющий был занятым человеком. Вечная занятость была самой заметной его чертой. Когда он стоял на своих шариках-ногах, то легонько покачивался; при ходьбе всегда наклонялся вперед; он настолько стремился достичь цели, что даже ноги не поспевали за ним. И хотя во время церемоний он был грациозным и неспешным, разговаривал он обычно весьма живо, слова выпирали из него с такой скоростью, что, если вы не были очень внимательны, то рисковали что-то пропустить, а если, не дай Бог, вы просили его повторить что-то, Управляющий мог вспылить, и тогда вам на годы можно было забыть о собственном продвижении.

Посему люди Управляющего тоже действовали быстро. А точнее, делали вид. Работающие на Управляющего быстро начинали понимать, что быстрота действий их работодателя была всего лишь иллюзией. Да, его слова были быстрыми, зато мысли — медленными, и ему нужно было переговорить раз пять или шесть, чтобы. наконец-то, понять то, что можно было выразить в одном предложении. Такое положение доводило людей до бешенства, из-за чего придумывалась куча уверток, чтобы с ним не говорить.

Именно этого, как раз он сам и добивался.

— Я Управляющий, — заявил он Анссету, как только они остались с мальчиком одни.

Тот бесстрастно глянул на него. Управляющего это слегка удивило. Обычно такие слова вызывали какую-то искорку понимания, полуулыбку, выдающую нервическое осознание положения и силы Управляющего. А этот мальчишка? Совершенно ничего.

— Ты понимаешь, — продолжил он, не ожидая более отзыва, — что я администратор этого дворца, и вдобавок, всего города. И не больше. Далее мое влияние не распространяется. Но в это влияние и власть включаешься и ты сам. Со всеми своими потрохами. Ты должен делать все, что я говорю.

Анссет, не мигая, глядел на него.

«Черт, терпеть не могу иметь дело с детьми, — подумал про себя Управляющий. — Они даже другого вида».

— Ты — Певчая Птица и имеешь невероятную ценность. Поэтому ты не имеешь права выходить наружу без разрешения. Моего разрешения. Все время тебя будут сопровождать двое моих людей. Ты должен будешь жить по специально разработанному графику, где будет включена и возможность отдохнуть. Ты должен все время быть у меня на глазах. За ту цену, которую мы за тебя платим, можно было бы построить еще один такой дворец, и еще осталось бы, чтобы содержать армию.

И ничего. Ни малейшего отклика.

— Ты ничего не хочешь сказать?

Губы Анссета тронула улыбка.

— У меня есть свой распорядок, Управляющий. Именно его я буду придерживаться. Иначе я не смогу петь.

Подобное было неслыханным. Управляющий не мог сказать ни слова, ни звука, а мальчишка стоял и улыбался.