Иван Наумов: Обмен заложниками

— Так что тебе нужно, юное дарование?

На Бардяева взглянули прозрачные как вода глаза:

— Информация.

За четыре дня до выборов небывалый магнитный вихрь вывел из строя около трех десятков спутников. Пошатнулись незыблемые основы общества: телефон, телевидение и предсказание погоды.

Вся восточная часть России на несколько дней осталась без Хрюши и Степашки — главные государственные каналы уже несколько лет транслировались только через космос. Забили тревогу аэропорты Дальнего Севера — приходилось переходить на работу по старинке.

Хохлов, как и многие тысячи путешественников, застрял там, где его застал вихрь. Залы ожидания аэропортов походили на лагеря беженцев. Беспросветная пурга мела от Архангельска до Чукотки.

Но были у этой форс-мажорной ситуации и положительные стороны. Будучи «кандидатом номер два», Вадим Евгеньевич в регионах опирался в основном на местные телерадиокомпании, его оппонент — на ОРТ и РТР. Избирательный штаб Хохлова не преминул воспользоваться появившимся преимуществом, и влил в ненавязчивый пиар своего кандидата последние оставшиеся деньги.

Из Домодедово Хохлов проехал прямо на свой избирательный участок. Без пяти восемь под вспышки камер опустил в урну бюллетень, бросил репортерам несколько скупых слов, и поспешил в Башню. Улицы были завалены сугробами, никакие проблесковые маячки и ревуны не спасали от пробок. Точнее, от одной большой пробки.

Самое высокое здание квартала Москва-Сити утыкалось шпилем в небеса. Сотни окон горели там и тут, и только почти на самом верху сияло вкруговую яркое колечко сто девятого и сто десятого этажей.

У входа тоже было не продохнуть от репортеров. Чуть в стороне мигала красно-синим реанимационная машина.

Повинуясь интуиции, Вадим Евгеньевич сразу поднялся на сто десятый. Двери лифта еще не открылись, а он уже услышал резкие голоса. «Камфора!» — «Разряд!» — «Еще разряд!»

Он вбежал в главный зал. Врачи и санитары сгрудились в углу, только один здоровяк в белом колпаке устремился Хохлову наперерез. Но Вадим Евгеньевич смотрел в другую сторону. С дрожью и ужасом он переводил взгляд с одного на другой телевизионный экран. Как на концертах, панели были собраны в стык. Шесть в высоту и десять в длину. И на каждом шла своя передача. Мелькали изображения, лица, логотипы, бегущие строки.

— Что это? — заорал Хохлов. — Что это такое, я вас всех спрашиваю!

Крепкие руки охватили его поперек туловища.

— Выйдите! — рявкнул санитар, уверенно отпихивая Вадима Евгеньевича назад к лифту. — Сюда нельзя посторонним. Сейчас нельзя.

На сто девятом этаже царил хаос. Столы лишь угадывались под стопками листовок, коробками из-под пиццы, сваленной верхней одеждой. Все дружно игнорировали запрет на курение, и сизые дымовые завитушки то тут, то там всплывали к потолку. Только что поступила новая подборка информации. Аналитики в азарте лупили по клавишам. И без них Вадим Евгеньевич уже мог сказать, что все состоялось.

Дальний Восток, Сибирь, Урал, Поволжье, Кавказ, Нечерноземье — везде кандидат Хохлов шел почти с двадцатипроцентным отрывом от конкурента. Досчитывались Москва и Питер, здесь тоже все проистекало как надо. При таком преимуществе более точные подсчеты, на которые уйдет еще пара дней, картины принципиально не изменят.

Кто-то принес серпантин и хлопушки. Золотые ленты перечеркнули пространство, серебряный снег заискрился на клавиатурах, распечатках, в пепельницах и полупустых стаканчиках. В соседней комнате хлопнуло шампанское. Общее напряжение сменялось предвкушением праздника.

— Уже не догнать! — повторяла Серафима, тыкая и тыкая острым кулачком в кожаную спинку стоящего перед ней кресла. — Не догнать, не…

Вадим Евгеньевич, пока его не заметили, снова вызвал лифт. Закрыть глаза. Вдох. Выдох. От нового взрыва смеха его отгородили сомкнувшиеся стальные двери.

Реаниматоры на сто десятом работу уже закончили. Санитары суетливо паковали электрошок, врач у окна машинально царапал небритую щеку, что-то неразборчиво говоря в телефонную трубку. На шестидесяти экранах бесновались музыканты, дикторы разевали безмолвные рты, репортеры отчаянно жестикулировали, пингвины прыгали в ледяное море, форвард в красной майке корчился на траве, хватаясь за щиколотку. Мылились шампуни, лились соки, разглаживались морщины, отстирывались пятна и красивый шеститурбинный «Джамбо» таял в безоблачном небе.

Вадим Евгеньевич подошел к закрытому белым телу. Коснулся, отдернул руку. Потом, так и не решившись убрать простыню, протянул вперед обе ладони и прижал их к щекам Чингиза. Сквозь ткань проступили скулы, брови, нос, подбородок.