Виктор Козько - Прохожий

Когда он почувствовал это, снова посмотрел на небо, что-то промурлыкал, молвил небу. И, словно согрешив, нашкодив, прижал к голове уши, ощерил зубы и где лапами, где помогая себе зубами, стал карабкаться по камышине вверх. Взбираться с такой яростью и бешенством, словно ничего больше кошачьего в нем не осталось. Одна только злость, одна одержимость. Гнал из себя электричество, и то электричество избавляло его от веса и поднимало, держало на шаткой камышине. В ярости он уже и забыл, что это он делает и зачем. Был устремлен только к одному - вверх. Ввысь ушами, ртом - каждой шерстинкой.

И котенок взобрался на самый верх камышины, заполз под самую ее маковку, метельчатый и мягкий камышиный хвост. Хвост, как ни чудно, у растения, оказывается, не сзади, как у кота, а впереди, на голове.

Хвостик тот приласкал котенка, погладил по головке и усикам. Котенку это пришлось по вкусу, хотя дорога его была закончена. Никуда, ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз, дороги у него больше не было. Попал как рыба в невод. Впереди только солнечное чистое небо, внизу вода. И направо - вода, и налево - вода.

Сама камышина стояла в воде, не достигая берега. Можно было попробовать спрыгнуть с нее на землю, что видел он краем левого глаза. Но как тут прыгнешь, когда камышина качается между небом и солнцем, водой и землей? И котенок на той шаткой камышине - как паук на паутине.

Он зажмурил глаза, которые только что обрел. И неизвестно, зачем? Чтобы умереть зрячим? А камышина качалась, шептала что-то свое камышиное и обломилась как раз, видимо, на том месте, где котенок прокусил ее. Не выпуская из лап камышину, котенок с зажмуренными глазами куда-то полетел. Показалось, что снова в воду. И это было похоже на правду. Немножечко, совсем чуть-чуть не дотянул он до берега. Но тут подоспел мотылек, круживший над ним еще на воде, уцепился лапками за шерстинку. Запорхал, запомахивал из последнего крылышками и на взмах своих белых крыльев приблизил его к берегу. Но о мотыльке, о том, что он теперь породнен не только с камышиной, обязан жизнью и мотыльку, котенок на ту минуту ничего не знал. Вместе с камышиной грохнулся оземь. Обземлячился.

Мягкая, мягкая материнская земля, но и твердая. На кошачий даже бок и вкус.

III

Хотите верьте, хотите - проверьте. Но вот так котенок стал новым жителем матери-земли. В нашей самостоятельной суверенной стране стало на одного гражданина больше. И где-то эти два события - подаренная нам самостоятельность и появление на свет нового гражданина - совпали во времени. Только этому последнему не стоит искать каких бы то ни было документальных подтверждений. Свидетельство о рождении и гражданстве котятам на руки или лапы не выдают. Дискриминация, конечно, а может, и более того - скрытый геноцид.

Я так думаю, это хорошо, что только вот такие на котов дискриминация и геноцид. И не возникает чего-нибудь еще, более горького. А горькое?.. Ну вот представьте себе, вдруг бы да возникла среди котов языковая проблема. Пожелал бы, к примеру, некий один кот петухом кукарекать, а второй, скажем, собакой лаять. Что бы из этого получилось? Конечно, великая путаница. Внешне - кот котом. Но лает. То ли собаку дразнит, то ли подлаживается под нее, по иному пункту о национальности норовит пройти. Собака, по моему суждению, тоже не осталась бы в стороне. И у нее бы крыша поехала. Кто ответит мне, на каком языке собаке лаять, когда кот по-собачьему чешет? У меня самого крыша клонится, и немного кукарекать хочется.

И потом. Это же новый Вавилон. Все кругом говорят на никому не понятном языке. Время начинать третью мировую войну. Войну котов и собак и не присоединившихся ни к кому петухов. А куда деваться людям? Кто их хаты сторожить будет? И самое главное, вопрос ребром. Коты ушли на войну: райком закрыт, как раньше говорили. Но закрыт-то он закрыт, а кто будет мышей ловить? Я, например, отказываюсь, потому что знаю такой случай. Один шахтер на спор поймал и съел в шахте мышь. Думаете, получил машину, что была поставлена на кон? Черта лысого. Восемь лет тюрьмы присудили: за издевательство над животным. А я в тюрьму не желаю, хотя и не брезгливый. Хорошо, что у котов нет языкового вопроса. Как родился, начал мяучить и мурлыкать на материнском языке, так и продолжает. Не шпрехает, не спикает и не акает. Сегодня, правда, немного страшно: мы и котов способны с панталыку сбить, задурить им голову.

Я и сам сегодня не знаю, что со мной сейчас проделывают. Не знаю, кто я. Хоть и документ имею. Паспорт державы, которой уже нет, испарилась. Язык чужой, туфли заморские, пиджак серо-буро-малиновый, а штык... Нет штыка, нет. А был, был немецкий, в хате лучину щепать. Да какие-то заезжие, гастролирующие сегодня повсюду коллекционеры ноги ему приделали. Будто что-то и со мной проделали. Поменяли голову, похоже, на нечто совсем иное. Я и не приметил бы, зачем мне сегодня эта голова. Но только в определенное и неотложное время путаться стал: то ли есть, то ли нет... И мерзнет, мерзнет на ветру новая голова. Перед другими людьми было поначалу неловко. А потом присмотрелся: батюшки-светы, да такое на сегодня утворено не только со мной. Великие шутники, вчерашние самые-самые строители нового мира. Несчастная моя голова.