Яна Дубинянская - Письма полковнику

Сеньорита Мария говорит, что у нас скукотища. Сеньорита Стефани тоже так говорит. Еще они всё время болтают, как весело в городе, и с какими мальчиками целовались, и про модные платья, и про кто чей отец. Они всё время надо мной смеются, когда я не вижу. Папа, ну пусть они уедут! Зачем они? С ними дружить совсем неинтересно, потому что дуры. И Драго они боятся.

Я тебе хотела написать не про них, а про Драго. Роза распорядилась, чтоб его закрыли в башне, представляешь?! По-моему, она превышает полномочия. Может, поменяешь мне дуэнью? Кастеляншу же поменяли. Или прикажи ей. Там бойницы нестекленные и дождинки залетают. И ему грустно, наверное. Он же инициированный, он всё понимает. И разговаривать с ним интереснее, чем с сеньоритами. А Роза перепугалась, потому что мы летали над морем наперегонки. И всех пажей с их дикими драконами победили!!! Пусть его выпустят!

А вообще у нас всё хорошо. Только грустно из-за дождя. Море совсем серое. Я читаю книжки, но мне не все дают. Одну Роза вообще поставила на самую верхнюю полку во второй ряд и закрыла в чулане стремянку. А сеньорита Стефани говорит, очень интересная. Ты прикажи, чтобы мне дали! Называется «Декамерон».

Хотела написать, чтоб ты приехал. Но ты же все равно не приедешь, у тебя дела и долг перед Родиной. Я понимаю. Я же принцесса.

Тогда забери меня отсюда!!!

Зампродюсерша сказала, что перезвонит сегодня во второй половине дня. И до сих пор не позвонила. Маша начинала нервничать.

Более идиотского занятия, чем торчать на этом чердаке, трудно было бы измыслить — даже с поправкой на богатую Толикову фантазию. Жара под раскаленной крышей стояла неимоверная, от пыли и паутины не продохнуть, а кроме того, периодически нападали сомнения, берется ли здесь, ввиду леса теле- и радиоантенн над головой, сигнал мобилки. Но хуже всего, конечно, был сам Толик.

— Машка, смотри! Мужик на балкон вышел. Голый! Щелкни.

— На фига? Это же другой балкон.

— Ну, мало ли… все-таки сосед. Может пригодиться.

— Тебе нужны снимки всех соседей? Знаешь, сколько в доме квартир?

— А тебя жаба давит? Не на пленку же снимаешь, а на цифру… ну Машка! Он уходит же!.. ну вот, ушел.

— Правильно сделал. Я, пожалуй, тоже пойду.

— Машка!!!

Толик метнулся к ней с другого конца чердака — ему вообще не сиделось на месте, словно барышне в ожидании прихода кавалера; сходство усугубляли беспрестанно шевелящиеся пухлые губы и длиннющие ресницы. Журналиста-папарацци в засаде Маша представляла себе несколько иначе. Раньше. Теперь-то она давно привыкла.

— Не дергайся, я пошутила. Еще полчаса жду. И всё!

Лучше б она ничего не говорила. Толик, естественно, тут же начал канючить:

— Ну Машка-а-а… Это же наша козырная тема! Мы не можем вот так взять ее и слить! Да после того, что мы с тобой в прошлый раз…

Прошлым разом Маша действительно осталась довольна. Чисто технически сделать приличные снимки с этой точки, под углом, сквозь двойное и, по правде говоря, давненько не мытое стекло — хорошо хоть, не бликовало, солнце как раз успело опуститься за крышу, но еще не стемнело… Всё равно: это было практически невозможно — а она смогла! Маша любила делать невозможные вещи. Что, наверное, и сближало ее с Толиком. Больше никаких точек соприкосновения между ними не наблюдалось.

Сейчас нужные окна вовсю сверкали бликами. Прищурившись, она с трудом разглядела в глубине комнаты силуэт дивана и тумбочки с грибочком абажура; а вот стола у окна не было. Наверное, складной, расставляется только по торжественным случаям. Вот и отличненько, без него лучше видно. Если, конечно, будет на что смотреть. Нет, правда, долго там еще?

Маша в сто двенадцатый раз проверила мобилку — пашет — и закурила сто двадцать пятую сигарету. Некурящий Толик поморщился и отодвинулся в противоположный угол. Даже тут они категорически не пересекались. И ничего, отработали вместе восемь с половиной месяцев.

В сто семидесятый раз захотелось самой перезвонить зампродюсерше, но делать этого было нельзя: вдруг они там именно в данную минуту совещаются или, что еще хуже, заверяют выбранную кандидатуру у спонсоров? Милосердно пустив дым в окошко, она обернулась к Толику:

— Слушай, а что ты будешь делать, когда твой грант закончится?

Толик захлопал ресницами. Мыслить такими философскими категориями, как конечность гранта, он был неспособен в принципе. А пора бы научиться.

— Ну, как… наверное… Да ладно, Машка, к тому времени у нас уже будет посещаемость о-го-го, и рекламодатели подтянутся, и вообще… Меня сегодня утром убить хотели, а ты — грант!