Бенджамин Розенбаум - Заблудившийся

Или на мельнице Иоанн вдруг замирал на ходу с пятидесятифунтовым мешком муки на плече, припоминая тень прошлого. После того как он сотню веков пировал за счет людской преданности и нужды, когда он был могуществен и свободен от страхов, он пробился сквозь Последнюю Дверь Мечтаний. И за этой дверью, где он ожидал увидеть ангелов и получить ответы на все вопросы, — там, в невозможно ярком свете, он увидел гигантское насекомое, стремительно перебирающееся через стену. И Иоанн знал, что этот робот, этот пустой мертвый механизм, взбирающийся все выше и выше по мертвым телам, — этим насекомым был он сам.

Он сжег свой замок. Предал пламени и собрание реликвий — нефритовый кинжал, кого-то пронзивший, локон чьих-то волос. Плюнул на всевозможные блага. Затерялся в Европе, ставшей воплощением ада: под свист снарядов брел через горы трупов, тащился по грязным дорогам под аккомпанемент звона бубенцов и блеяния голодных коз. Он смотрел на синие стены, он видел глаза своих жертв. Целая стена глаз во тьме. Годы слились в единый долгий миг ужаса, гнева и позора. Затем он пересек Атлантику.

Он подбрасывал мешок на плече и переступал с ноги на ногу. Окидывая взглядом занятых работой мужчин, складывавших мешки, задерживался на каждом из них, шепотом произнося имена. Вот Генри. А там Рой. И Лил Уоллис. Думал о Мюриэл, которая ждет его дома. О ветчине и зелени. О кофе. О шахматах. О «Лаки страйкс».

А со стены по-прежнему глядели на него глаза.

Иоанна занимало расположение фигур на шахматной доске, нравилось жертвовать одной фигурой во имя спасения другой, загонять в углы, менять пешку на королеву, есть фигуры противника. Ему доставляло удовольствие будто бы случайно сделать глупый промах и с показным разочарованием отдать последнюю фигуру Лилу Уоллису. И если Иоанн старательно глядел на резвящихся в пруду уток или мурлыкал про себя песенку, иногда ему удавалось отвлечься настолько, что ходы Лила Уоллиса даже удивляли его.

Солнце уже совсем садилось. Лил Уоллис прикурил и вернул Иоанну зажигалку.

— Ну и как тебе семейная жизнь? — спросил он.

— Не жалуюсь, — ответил Иоанн, взглянув на Лила Уоллиса. Вопрос был дружественным и бесхитростным. Но Иоанн почувствовал себя неловко.

— Думаю, теперь вам самое время поработать над потомством, — глядя на водную глядь, улыбнулся Лил Уоллис.

Кровь ударила в голову Иоанну и тут же отхлынула прочь. Перед глазами встала рыдавшая в кухне Мюриэл.

— Замолчи, — бросила тогда она, отталкивая его. — Да, Иоанн, да, я знала, какую избрала жизнь, а теперь отстань, оставь меня в покое.

На ее щеках блестели слезы, хлопнула дверь спальни. (А ведь он мог рассмешить ее, снова сделать счастливой, тут же и запросто! Он закрыл глаза, зная, куда приведет этот путь: умалишенный среди пустого дворца, перевязанный лентой локон, охваченный пламенем.)

Лил Уоллис заерзал на стуле.

«Так вот ты как, так тебя и растак, — подумал Иоанн. — Да, ты был прав. Именно ты — тот, кто нужен Мюриэл. С тобой она смогла бы построить настоящую жизнь, обрести нормальную семью. Я же способен дать ей лишь видимость всего этого».

Он раскрыл глаза и прочел во взгляде Лила Уоллиса лишь сострадание.

Вот это уже слишком. Иоанн вскочил с места и быстро пошел в лес. Лил Уоллис что-то сказал, но он шагал все вперед и вперед. Не сказав ни слова, не сделав ни единого жеста. Ибо если бы он это сделал, то не ручался бы за себя.

Иоанн помочился на дерево, застегнул штаны и углубился дальше в лес, направляясь к заброшенному кладбищу. Он унял сердцебиение и рассматривал игру теней меж листвы. И вдруг увидел на краю кладбища девочку.

Светлые волосы давно не мыты, платьишко сшито из старого ситцевого тряпья. Ей было около одиннадцати. Закрыв глаза, она стояла на коленях в грязи, в последних зеленоватых лучах заходящего солнца, пробивающихся сквозь листву. И молилась. Ее губы неуклюже шевелились. Слезы катились по щекам.

Иоанн постиг ее молитву, словно пробивающийся сквозь вуаль луч. Для него вуаль оказалась каменной стеной, а дверь, которую он открыл ценой неимоверных усилий, для девочки была не толще паутинки. Она шептала Богу прямо в уши.

Иоанн изменил свою внешность и стал белым, исполненным умиротворения и утешения. Опустился подле девочки на колени и коснулся ее плеча. Она открыла глаза, но испуганной не выглядела. Напротив, улыбнулась ему.

— Меня зовут Иоанн. А тебя?

— Сара, — ответила девочка.

Она прикусила губу, ожидая вопроса: «Что ты делаешь среди леса одна?» Вместо этого ее собеседник спросил: