Михаил Чернолусский: Фаэтон

Прошли считанные минуты, и тучный хозяин принес две тарелки крупных, чувствовалось, отборных раков и пиво в синих, как на вывеске, бутылках, что больше всего удивило Утяева.

Ван налил себе и Утяеву пива, залпом выпил стакан, другой и, принявшись за раков, буркнул:

— Ну…

У Утяева была приготовлена первая фраза, он быстро, не заикаясь, ее выпалил:

— Речь идет о моем друге, который, как я думаю, по недоразумению проходил через ваш ОКП.

Ван поднял на Утяева глаза. Теперь это был уже усталый, но все еще возбужденный, злой человек.

— По недоразумению? — криво усмехнулся он.

— Да. Видите ли, это… э-э-э… гражданский турист. Мы заблудились.

— По недоразумению к нам не попадают.

— Но ведь он турист, — повторил Утяев.

— К нам попадают враги!

— Нет, нет, что вы! Он мой друг.

— Но вы-то кто такой?

— Я землянин, мы все из Брянской области.

— Это где такая?

Ван подавлял своей категоричностью, своим безразличием и цинизмом. Утяев чувствовал, что пасует перед этим типом, злился на самого себя, понимал, что следует взорваться, возразить, но сдерживался.

— Я бы не хотел философских споров.

— И не спорь. Со мной не спорь. — Он снова налил себе пива. — Почему не пьешь?

Утяев пригубил из стакана.

— Импортное, завозное, — Ван вдруг захохотал. — И ты импортный. — Он протянул рака. — На, расправляйся.

— Спасибо.

Съев мякоть очередного рака, Ван с наслаждением начинал сосать все рачьи части, не стесняясь сплевывать на стол попавшие в рот несъедобные куски. Паузы иногда длились долго.

— Значит, ты брянский?

— Брянский…

— Бежал?

— Что вы! Мы хотим домой, на родину!

— Возвращаться думаешь?

— Только и мечтаю об этом.

— Дурак.

— Почему же, простите?

— У нас дисциплина, мы крепкое государство, которое завоюет все пространство вокруг!

Утяеву надоела эта философия, и он наконец решил переложить ход разговора:

— Я бы хотел поближе к делу, Ван… э-э-э… простите, не знаю отчества.

— Ван и есть Ван.

Утяев внимательно посмотрел на своего собеседника, взгляды их встретились. В полутемном бараке судачьи глаза Вана казались совсем без зрачков.

— Так что, ты с Земли?

Утяев, не желая в таком тоне разговаривать, стал пить пиво. Надо ему было, дураку, искать встречу с таким проходимцем.

Ван Утяева понял:

— Удрать желаешь? Не нравится наш порядок? — Утяев промолчал. — Не нравится — не помогу удрать! — повторил Ван.

Утяев понял — вызывает на продолжение разговора, душу отвести хочет. Но тут таиться уже нельзя, прямо надо говорить — правду в глаза.

— Я не понимаю людей, — сказал он, — которые меняют родину на пиво и раков.

— Вот как!.. Резанул. Молодец! Это мне уже нравится. Родину любишь. — Он заставил Утяева чокнуться.

Они выпили. Одолев очередного рака, Ван сказал:

— Ну, может, и мне совет дашь, как жить.

— Дам. Не жить без родины.

— Во как. В десятку саданул.

— Да, не жить без родины!

Ван снова потянулся чокаться. Выпил, помолчал.

— Что ж… Без родины — безродные, космополиты разные.

Утяев это предвидел. Но он решил наступать:

— Изменить родине я не хочу. Я без нее жить не смогу.

Вдруг Ван с такой силой ударил кулаком по столу, что полетели на пол пустые бутылки. Мгновенно у столика появился хозяин.

— Пива! — крикнул Ван.

Собрав пустую посуду, хозяин исчез и с необычайной для себя подвижностью быстро вернулся с полными бутылками. Защелкал открывашкой. Наводил на столе порядок молча, ни на кого не глядя. Шея у него была мокрая.

Испуганный вид хозяина заставил Утяева с презрением подумать о своей робости. Теперь незачем было выгадывать, приспосабливаться. Остаться патриотом — вот задача!

Ван долго молчал. Извлек из пластмассового стаканчика бумажную — странно, тоже синюю — салфетку, вытер пальцы. Потом, резко вскинув голову, уставился на Утяева.

— Я изменник. А вы не изменники… Я удрал из своей страны.

— Удрали? — Утяев был спокоен. Он удивился достоинству своего тона.

— Да, я трус! Трус!

— Ну так вернитесь к себе на родину.

— Что?! — Ван уцепился за край стола, чтобы сдержаться, не ударить Утяева. — Ты мне поговоришь?! Возьму и не отдам пропуска, язва. Отведу на допрос! Может, догадываешься, как мы допрашиваем? Скручу подлеца!.. К своему дружку поедешь. Туда же, на подсобку!

Ван не сводил с Утяева злых глаз. В них горела беспомощная ярость, не раз, видно, толкавшая на преступление. Оробев под таким взглядом, Утяев тем не менее не выдал своей робости, спокойно смотрел на Вана. И еще подумал с радостью, что этот тип, оказывается, давно знает, о ком идет речь, запомнил Ефрема. Раз так, обязательно надо искать пути к примирению. Когда Ван наконец отвел глаза, Утяев сказал:.