Среди них жила еще слепая девочка, не старше восьми-девяти лет. Ее водила другая девочка, младшая по возрасту, у которой лицо превратилось в кровавое месиво. Один парень, откликавшийся на имя Флауши, явно был ненормальным. Время от времени он без видимой причины начинал орать, как резаный, и вцеплялся в первого попавшегося. В такие моменты к нему подбегала девочка с изуродованным лицом, гладила, прижимала его и оставалась с ним, пока Флауши не успокаивался.
В памяти остались еще трое маленьких, о которых я так никогда и не узнал, были ли это мальчики или девочки. Все трое белокурые малыши, хрупкие и нежные на вид. На первый взгляд они были совершенно нормальные, но со временем я понял, что они глухие. Старший покачивался во время ходьбы. Я рассказал о детях маме. «Наверное, у них лопнула барабанная перепонка, — предположила она, — а у старшего повреждено внутреннее ухо. Несчастные создания!»
Но больше всего мне нравилось наблюдать за двумя старшими девочками, их обеих звали Николь. У них уже наметилась грудь, но лица были детские. У одной кожа имела кофейный цвет, глаза были черные. Может быть, ее когда-то привезли из другой страны? Лоб девочки пересекал ярко-красный шрам, который она пыталась скрыть под своими длинными гладкими темными волосами. Другая Николь была очень белокожая и вся в веснушках. На руке у девочки недоставало большого пальца.
В городе я повсюду натыкался на обеих Николей. Они неустанно добывали пропитание для «своих» детей, выпрашивая подаяние. Тому, кто им отказывал, они плевали под ноги со словами:
— Чтоб ты сдох от лучевой болезни, свинья паршивая! — или что-то в этом роде.
Многие из страха давали девочкам вареную картофелину, морковку.
То, чего Николям не удавалось добыть за день, они воровали ночью. Однажды темноволосая Николь укусила за руку фрау Липински, которая поздно вечером застала девочку на месте преступления. Николь хотела утащить тщательно припрятанную и оберегаемую копченую колбасу. Липинские слыли крайне эгоистичными людьми. Они никогда не давали никому огня из своего очага, не помогали расчищать город от мусора, нищие и голодные не получали от них милостыни.
Говорили, что их подвал набит продовольствием. Николь удалось скрыться с колбасой. Когда же разъяренный господин Липински ворвался в подвал, колбасы и след простыл: ее быстренько слопали дети. Малыши еще продолжали жевать, сидя на коленях у Николей. Ему ничего не оставалось, как ни с чем вернуться домой.
— Ну, попадитесь мне в городе, — воскликнул он, — я вас прибью, все одно, дети вы или взрослые!
— Попробуй-ка, вонючка, — возмутилась светловолосая. — Тогда с голоду умрет эта ватага детей, о которых вы, зажравшиеся жмоты, совсем не заботитесь!
— Сволочи! — прокричал ему вслед мальчик без ног. — Вы виноваты в катастрофе! Вам было все равно, что станет с вашими детьми, лишь бы ваша жизнь осталась сладкой. Теперь вам воздали по заслугам, вы того заслужили. Но и нас втянули в эту погибель. Чтоб вы сдохли!
Об этом фрау Липински рассказывала каждому встречному и поперечному.
Николи вместе со своей ордой скоро действительно превратились в бич для города. Но после того, как я однажды увидел, как они делили добычу среди малышей, а самых маленьких сажали себе на колени и шушукались с ними, я тайно восторгался девочками. И был не единственным в Шевенборне, кто их защищал.
Но однажды утром темноволосую девочку нашли с проломленным черепом рядом с домом Липинских. Господин Липински даже бахвалился тем, что убил ребенка:
— Теперь она не сможет больше украсть колбасу. На очереди вторая шакалка, тогда город снова обретет спокойствие.
Следующей ночью полгорода собралось перед домом Липинских и, ворвавшись в подвал, обчистило его. С Липинским случился удар, его парализовало. Никто не жалел его. Говорили, что это справедливо.
Я тоже участвовал в погроме подвала и стащил два шматка сала и два рулона колбасы. Один рулон у меня снова вырвали из рук, а то, что осталось, я не понес домой, а отнес во дворец, где дети обступили мертвую Николь, которую они принесли из города. Николь уже окоченела на морозе и лежала с поднятыми кверху руками, словно защищая себя от чего-то, ее глаза были широко раскрыты. Я положил колбасу и сало на лестницу, ведущую в подвал, и убежал.
Не знаю, где Николь похоронили и похоронили ли ее вообще. Да и как они могли посреди зимы выкопать могилу без лопаты и кирки?
Светловолосая Николь умерла в конце декабря, видимо, от истощения. Вскоре после этого в углу подвала дворца я обнаружил трех глухих голубков, этих милых созданий, замерзших под большими буквами Андреаса. Оставшиеся дети какое-то время бродили по городу. Нескольким ребятам повезло — кто-то оставил их у себя жить. Другие постепенно исчезали: некоторые замерзали, большинство, однако, умерло с голоду.
Читать дальше