Евгений Дрозд - Фантастика. Журнал Парус [компиляция]

Я сейчас же запросил статистику по мыслефильму «Робинзон».

Фильм заказали уже около трех тысяч человек, просмотреть пока успели только двести. По экрану побежали строки зрительских отзывов: «Фильм неплохой. Снято не очень умело, но с душой. В. Померцалов», «Основные тенденции неоколабризма схвачены автором, в основном, верно. Беспокоит серьезный уклон в отрицание амбивалентности по-лиэтичных структур. К. Мезозойский», «Нормальное кино. Вырубонов маловато. Ученики 4 а», «Очень понравилась звездная ночь на берегу океана. Т. Щепкина», «Ну что к чему? Л. Тодер».

Закончив читать отзывы, я обернулся и увидел столпившихся за моей спиной инженеров нашей лаборатории, своих товарищей по работе. Они пришли поздравить меня с премьерой.

«Последние дети Шевенборна» Гудрун Паузеванг написаны в жанре антиутопии. «Случайная» атомная бомба «совершенно случайно» падает в окрестностях процветающего немецкого города Шевенборна… Хотя, конечно же, не случайно Гудрун моделировала ситуацию: возле ее родного Шлитца должен был разместиться гигантский полигон для американских войск.

…Тогда они победили — восставшие жители Шлитца: правительство ФРГ отклонило заявку США на строительство полигона… И в предисловии к очередному изданию книги Гудрун Паузеванг призывала «защищаться от любых военных приготовлений, чтобы все мы избежали участи Шевенборна».

Это был апрель 1984-го.

И жанр антиутопии опять оказался ближе к реальности, нежели отчеты, рапорты и протоколы. Уже вызревал «мирный атом» Чернобыля. Переполненного случайностями…

Предлагаем отрывки из романа в переводе Анатолия Урбана.

Зима выдалась не особенно холодной. Но для тех, кто не имел крыши над головой, кто не запасся на зиму дровами, для всех обездоленных, бродивших по улицам городов и деревень, она была достаточно суровой. Особенно для детей — осиротевших, потерянных ребятишек, жалких и беспризорных. У многих из них износились ботинки. Некоторые обмотали ноги тряпьем, другие бегали босиком с опухшими от мороза ногами.

Если кто-нибудь из таких ребят стучался в нашу дверь, мама давала ему полную тарелку брюквенной похлебки. Если стучался вечером, пускала переночевать возле печки. Но на следующее утро, когда ей приходилось выталкивать ребенка за дверь, разыгрывались душераздирающие сцены. Малыш не хотел уходить, хотел остаться в тепле и есть суп там, где он на одну ночь снова обрел очаг.

Но мама была непреклонной.

— Не могу брать на себя больше того, с чем в состоянии справиться, — оправдывалась она. — Оставь я такое несчастное создание всего на несколько дней — привяжусь к нему. И потом не смогу вытолкать его за порог.

Папа понимал ее.

— Если хочешь выжить, — сказал он как-то, — нужно в такое время обезболить свое сердце. Ведь чего стоит сейчас христианская любовь к ближнему, если она губит человека?

В подвале дворца приютилась компания беспризорных детей, занимавшихся попрошайничеством. Старшим было по четырнадцать, младшим — не более двух-трех лет. Предводительницами были две уже большие девочки. Иногда я подкрадывался к дворцу и наблюдал за его обитателями. Они всегда враждебно воспринимали людей, останавливавшихся и наблюдавших за ними.

— Сматывайся, козел! — кричали они мне. — А то мы тебя в порошок сотрем!

Я уверен, что они бы так и поступили, не уйди от них вовремя. Дети держались вместе. Причем многие были калеками. У одного мальчика лет восьми, которого они называли Килле, не было левого глаза и левой руки. А рыжий Роберт волочил по земле правую ногу. На спине он постоянно таскал ранец, с которым никогда не расставался. У Гриши, лет пяти-шести, лицо было испещрено шрамами. Его и нескольких других я знал еше с того времени, когда о детях в замке заботились мама и Юдит. Одного безногого мальчика, которого они называли Андреасом, возили в детской коляске. Трудно было определить его возраст, но, судя по лицу и голосу, ему было минимум 14 лет. Однажды мне довелось наблюдать, как его коляску волокли несколько малышей, а он выводил на всех четырех стенах огромными печатными буквами:

ПРОКЛЯТЫЕ РОДИТЕЛИ!

Буквы были написаны древесным углем на светлых стенах, и надпись была видна издалека.