Эдуард Хруцкий - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №3

— Все, дорогой Яан Антонович, давайте работать. К концу дня жду результаты. Помните, данные из Выру очень важны.

В спортклубе пахло трудом. Потом пахло, канифолью и железом. Запах этот Эвальд почувствовал сразу, лишь только перешагнул порог тренировочного зала.

Тренировка баскетболистов заканчивалась. Несколько человек уже сидели на полу, устало прислонившись спиной к стене. Только у щита боролись за мяч четверо высоченных парней. Эвальда поразила беднота формы. Застиранные трусы, вылинявшие майки с надписью «Таллин», разношенные, заштопанные резиновые тапочки. Да, эти ребята резко отличались от сборной города, игру которой Эвальд видел в 1940 году. Не было ярких двухцветных рубашек, белых атласных трусов. Сорок пятый — не сороковой. Но главное, что у города была своя сборная, и, судя по газетам, играла она вполне прилично.

Только один человек в зале выделялся особой спортивной элегантностью — тренер. Он был в прекрасном двухцветном костюме и необыкновенно красивых кедах. Калле стоял на середине площадки; широко расставленные ноги словно вросли в пол. Он был очень на месте здесь, в этом зале. Профессионал. Мастер. Чемпион.

Мяч, ударившись о щит, резко отлетел на середину площадки и словно прилип к его внезапно поднятой ладони. Калле выбросил руку ему навстречу, неуловимо и точно. Еще секунда, безукоризненно сработали кисти, и мяч кручено и сильно ушел к щиту. Еще секунда, и он точно опустился в кольцо.

― Класс, — сказал Рудди. — Высокий класс.

― А где Магнус? — тихо спросил Эвальд.

— Вон, у щита. Тот, который отрабатывает дриблинг.

— Я выйду, а вы, Рудди, позовите его.

Магнус вышел в коридор, не остыв еще от игры. Руки его словно все еще держали мяч. Движения были стремительны и резки.

— Вы ко мне? — спросил он.

― Да, я из НКВД.

― Откуда? — удивленно переспросил Магнус.

― Из НКВД, — повторил Эвальд и поразился перемене, случившейся с этим огромным, широкоплечим парнем. Он словно съежился и даже стал меньше ростом.

― Я слушаю, — чуть запинаясь, начал он.

― Нет, Магнус, слушать буду я, — жестко бросил Эвальд, — а вы будете говорить о том, кому вы сообщили, что должны сопровождать в волость груз денег.

― Только тренеру.

― Вы говорили о деньгах?

― Нет. Я сказал, что меня посылают в командировку.

― Сказали куда?

― Да.

― Вы, кажется, комсомолец?

― Да.

― Кроме того, вы давали подписку о неразглашении служебной тайны. Так?

― Да, — чуть слышно ответил Магнус. — Но соревнования…

― Погибли ваши товарищи. Это вам известно. Похищены государственные деньги. Это известно вам тоже. Вспомните, при каких обстоятельствах вы сказали Калле о командировке.

― Я встретил его у входа в спортклуб и сказал, что еду в волость и не могу принять участия в тренировке.

― Что он вам ответил?

― Сказал, что позвонит замнаркому. Сказал, что — есть договоренность и меня обязаны освободить.

― Кто-нибудь еще мог слышать ваш разговор?

― Нет. Мы были вдвоем.

― Хорошо. Идите и позовите мне тренера.

Пауль Калле шел по коридору пружинисто и плавно. Он скорее не шел, а нес навстречу Эвальду свой драгоценно-мускулистый торс. В его походке было что-то механическое, неживое. Видимо, именно так ходят звезды кафешантанов, страховавшие на огромные суммы свои бесценно длинные ноги. Но вместе с тем Эвальд почувствовал какую-то неземную опасность, сквозившую в движениях этого человека. Казалось, что из глубины коридора на тебя надвигается эластично и неотвратимо опасное, хищное животное.

— Вы меня звали?

Голос низкий, чуть с хрипотцой.

— Да, мне надо побеседовать с вами.

— Я увидел Куккера и понял, что вы из поли… простите, из НКВД.

― Вы не ошиблись. — Эвальд достал удостоверение.

Калле небрежно поглядел на него и махнул рукой.

― Я верю, что вы из пол… простите, из НКВД.

Его небрежность, деланная, специально рассчитанная на скандал, почему-то вызывала у Эвальда совершенно противоположную реакцию. Ему было смешно смотреть, как этот здоровый детина пытается под маской небрежности скрыть явно ощутимое беспокойство. И хотя лицо тренера оставалось спокойно-бесстрастным, в глубине глаз, где-то совсем далеко, жило это беспокойство.

Эвальд решил принять правила игры, навязанные ему этим человеком. Что ж, пусть Калле не знает, что он видит его тревогу, пусть думает, что игра его не понята и инициатива остается за ним.

― Я думаю, что нам лучше поговорить не здесь, — холодно сказал Эвальд.