Сергей Волков: Чингисхан 3. Солдат неудачи

Наверное, я слишком расслабился, погрузившись в размышления — и конь воспользовался этим…

Главная столица империи Цзинь пала после недельной осады. Чингисхан поручил взять ее Мухали. К этому моменту толстый нойон собрал в своем войске «левого крыла» много осадных машин и людей, умевших с ними обращаться.

Ворвавшись в город, монголы устроили там жуткую резню, убивая даже домашних животных. Подожженный императорский дворец горел больше месяца и по тому, как ветер отклонял дым от пожарища, шаманы предсказывали погоду.

Множество жителей Чжунду, и слуги императора в их числе, бежали в окрестные холмы и нагорья, не дожидаясь штурма. Сводящий с ума страх перед монголами сломал их волю, и никто не помышлял о сопротивлении. Мухали направил целый тумен всадников на розыск беглецов.

— Ловите тех, кто облачен в богатые одежды, — сказал он. — Всех пленных везите к нашему повелителю.

…Захваченных цзиньцев ввели в походную юрту Чингисхана. Пленников было пятеро. Четверо — пожилые, дородные сановники, облаченные в коричневые шелковые халаты, расшитые золотом. На квадратных нагрудных и наспинных буфанах — изображения птиц, животных и солнца. Животы вельмож перетянуты широкими поясами, украшенными серебряными бляшками.

Увидев кипу белых войлоков, на которых возлежал владыка монголов, сановники бросились на землю и уткнулись лицами в ладони. Пятый пленник, одетый в неброский синий кафтан, молодой человек, почти юноша, чье лицо украшала короткая бородка, тоже опустился на колени и поклонился Чингисхану, но сделал это не спеша, с подчеркнутым достоинством.

— Ты! — толстый палец Потрясателя Вселенной указал на молодого человека. — Подойди!

Нукеры тут же подхватили чиновника под мышки и подтащили к войлочному трону.

— Подними голову! — рыкнул Чингисхан. — Я хочу говорить с тобой.

Послушно посмотрев в глаза завоевателю, молодой человек не выдержал и отвел взгляд.

— Боишься, — удовлетворенно произнес Чингисхан и засмеялся. — Все вы, цзинь, меня боитесь.

— Да будет угодно повелителю услышать правду? — тихо, но твердо спросил чиновник.

— Какую еще правду?

— Я — не цзинь, хотя и состоял на службе у императора. По рождению я — кидань.

— Вот как? Кидани оказали нам хорошую услугу, укусив руку Алтан-хана, которую лизали много лет. Как тебя зовут?

— Елюй Чу-сай, если угодно господину.

— Что ты умеешь делать?

— Я изучал труды Конфуция и даосских мудрецов, — ответил пленник. — Кроме того, я знаю грамоту и счет, умею подсчитывать налоговые сборы, и обучен государственному управлению…

Чингисхан тяжело засопел, сел, широко расставив толстые ноги, обутые в мягкие кожаные сапоги.

— Что проку в этих умениях?

— Если господину угодно, я отвечу, — все так же тихо произнес кидань. — Мало завоевать новые земли. Ими нужно управлять, чтобы они приносили доход, чтобы новые подданные жили в мире и благополучии.

— В мире… — пробормотал владыка монголов, закатив глаза. — В мире… Хм… И что же, ты сможешь научить меня этому?

— Я — лишь ничтожный сухой лист, принесенный ветрами перемен к твоим ногам, господин. Чему может научить лист? Твоя армия совершила невозможное — сокрушила империю Цзинь. Не тебе у меня, а мне надобно учиться у тебя.

— Ха, — лицо Чингисхана расплылось в довольной улыбке. — Что ж, кидань, не иначе как само Вечное Синее небо послало тебя мне. Кто твой отец?

Этот вопрос, обычный для монголов, заставил молодого человека побледнеть. Но, переборов замешательство, он ответил:

— Его звали Ила Люй, он был чиновником по особым поручениям при дворе императора, мой господин и учитель.

— И что же за поручения выполнял этот человек? — незамедлительно спросил Чингисхан.

— Он… Он ездил в монгольские степи… Там его знали под именем… Звездочет.

Молодой кидань умолк. Потрясатель Вселенной закрыл лицо ладонями. В тишине, наполнившей юрту, стало слышно, как потрескивают фитили масляных ламп да украдкой ворочаются на полу у входа четверо цзиньских сановников.

— Звездочет, — тихо произнес наконец сквозь пальцы Чингисхан. — Вот как сплелся ковер судьбы…

Отняв руки, он грозно взглянул на Елюй Чу-сая.

— Ты знаешь, что натворил твой отец?

— Знаю, господин мой и учитель.

— И ты не боишься говорить мне об этом?

— Нет.

— Почему?

— Наша жизнь — всего лишь краткий миг между двумя пределами великого ничто. Из ничего я вышел, в ничто и отправлюсь, чтобы возродиться для новой жизни.