Журнал «Если» - «Если», 1992 № 02

Я вдруг подумал, что, наверное, и в самом деле есть такие слабоумные, которым эта идея придется по вкусу — добровольно продать душу за обещание мира и безопасности. Однако промолчал.

— Осталось совсем немного, — сказал отец, бросив взгляд на приборную панель. — Сейчас я задам направление, и приступим. — Он настроил автопилот и проверил еще раз приборы. — Следующая остановка — Юкатан. А теперь пора к делу.

Отец поднялся с сиденья и наклонился.

— Это на всякий случай, — сказал он, затягивая ремень безопасности у меня на поясе.

И в этот момент я двинул коленями ему в лицо.

Отец уклонился и бросил на меня беззлобный взгляд.

— Нехорошо, нехорошо. Я мог бы обидеться, но хозяева выше этого. А теперь сиди смирно.

Он сел на свое место и наклонился вперед, упершись локтями в колени. Теперь мне хорошо было видно его паразита.

Несколько минут ничего не происходило, и я, напрягая силы, пытался хоть немного ослабить веревки.

На твердом кожистом покрытии паразита, посередине, вдруг появилась вертикальная линия. Прямо у меня на глазах трещина становилась шире и шире, и вскоре показалось мерзкое переливающееся мутными цветами тело этой твари. До меня наконец дошло, что паразит разделился и теперь высасывает из моего отца жизнь, чтобы хватило на двоих титанцев.

И в то же мгновение я понял, что моей собственной свободной жизни осталось от силы минут пять. Мой новый хозяин уже родился и вот-вот будет готов перебраться ко мне на спину.

Если бы было возможно разорвать путы усилием человеческой воли, я бы это сделал. Старик не обращал на мои потуги никакого внимания. Я даже думаю, что он вообще ничего не замечал. При делении контроль над носителем наверняка ослабевает, и, видимо, паразиты просто парализуют своих рабов. Старик, во всяком случае, сидел совершенно неподвижно.

К тому времени, когда я, обессилев и потеряв всякую надежду вырваться, сдался, по телу самого паразита уже бежала тонкая серебристая линия — верный признак того, что процесс деления вот-вот закончится. Именно это, пожалуй, и заставило меня подумать о другом выходе, если то, что происходило у меня в голове, можно охарактеризовать словом «думать».

Мои руки были связаны за спиной, ноги тоже связаны у лодыжек, и, кроме того, Старик притянул меня за пояс к сидению ремнем безопасности. Но ноги, хотя и связанные вместе, не были привязаны к креслу. Я сполз по сиденью и изо всех сил ударил ногами по приборной панели, включив сразу все стартовые ускорители.

Перегрузка получилась дай Бог. Я не знаю, сколько в машине оставалось ускорителей и поэтому не могу сказать, сколько вышло, «g», но, в общем, немало. Нас обоих швырнуло назад. Отца гораздо сильнее, поскольку я был пристегнут. Его бросило на спинку сиденья, и потерявший панцирь, беззащитный паразит оказался словно между молотом и наковальней.

Короче, он буквально брызнул во все стороны.

Отца выгнуло в этом жутком спазме, который я видел уже три раза. С искаженным лицом, со скрюченными пальцами он буквально воткнулся в руль.

Машина резко пошла вниз.

Я бессильно следил за тем, как она падает.

Альтиметр деловито щелкал. Когда я нашел взглядом прибор, он показывал уже одиннадцать тысяч футов. Затем стало девять… семь… шесть, и мы вышли на последнюю милю.

На высоте полторы тысячи футов включилась радарная блокировка, и один за другим выстрелили тормозные ускорители. Каждый раз меня чуть не разрезало ремнем пополам, однако появилась надежда, что машина не разобьется. Рассчитывать на это было глупо, поскольку отец по-прежнему лежал на руле.

Но когда мы врезались в землю, я все еще надеялся.

Я начал приходить в себя, когда почувствовал какое-то мягкое покачивание. Ощущение раздражало, и в голове крутилась только одна мысль «Когда же это кончится?» Каждое, даже самое легкое движение вызывало нестерпимую боль во всем теле. Я с трудом разлепил один глаз — второй вообще не открывался — и тупо огляделся, пытаясь сообразить, что же вызывает это раздражающее покачивание.

Надо мной был пол машины, но я довольно долго его разглядывал, прежде чем понял, что это такое. К тому времени я начал вспоминать, где нахожусь и что произошло. Вспомнился стремительный полет вниз, удар, и до меня дошло, что мы упали не на землю, а, видимо, в воду. Может быть, в Мексиканский залив? Я не знал наверняка, да и не до того было.

Мысль об отце отозвалась вспышкой боли и отчаянья.

Надо мной болтались два обрывка ремня безопасности. Руки и ноги по-прежнему были связаны, но одну руку я вроде бы умудрился сломать. Второй глаз не открывался, дышал я с трудом. Отца у приборной панели не оказалось, и это меня почему-то удивило. Превозмогая боль, я повернул голову, чтобы взглянуть на другую часть машины здоровым глазом. Отец, весь в крови, лежал совсем рядом; от моей головы до его было всего фута три. Я уже не надеялся, что он жив, но, наверное, целых полчаса потратил, чтобы проползти эти три фута.