Гарри Гаррисон - 50х50

Джон-III был впечатан в кресло привязными ремнями. Реальностью оказалась ситуация, что Джон-II не мог спасти корабль и только крайняя степень опасности, когда уже почти ничего не могло помочь, заставила Джона-III взять решение проблемы на себя.

В действиях Джона-III не было ничего необычного. Понять проблему решить ее. Подсознание говорило: одеть скафандр. Он попытался встать, но не смог. Потянул ремень обоими руками вдоль груди — ремень не разорвался. Открыть пряжку — единственный способ снять ремни и встать с кресла.

Нет инструментов, есть лишь голые руки. Используй их. Он запустил один палец в пряжку и потянул. Палец согнулся, растянулся и сломался. Джон-III не почувствовал ни новой боли, ни волнения. Он заложил второй палец и с усилием дернул. И этот палец сломался, оставшись висеть на куске кожи. Джон заложил третий палец.

Пряжка все-таки сломалась, когда он ввернул в нее большой палец и с силой дернул. Последний палец на повисшей кисти, переломанной и беспалой. С силой выпрямившись, Джон встал из кресла. А правое бедро сломалось, когда он обрывал нижний, поясной ремень. Опираясь на здоровую руку и левую ногу, Джон, извиваясь, дополз до шкафа со скафандром.

Воздух в рубке давно заменил вакуум. Видел все Джон через мерцание кристаллов льда, сформировавшихся на глазных яблоках. Его сердце билось в четыре раза медленнее, доставляя остатки уцелевшего кислорода к умирающим тканям.

Но это не беспокоило его. Единственный путь избавления был закончить начатое дело. О том, что смерть тоже избавление от кошмара, он не знал, и потому это его не волновало.

Осторожно, по всем правилам, надев скафандр, он застегнул его и пустил кислород. Защелкнув последнюю пряжку, Джон-III со вздохом облегчения закрыл глаза.

Джон-II открыл глаза и почувствовал боль. Он мог заглушить ее теперь, потому что четко знал — он обязан выбраться из этого хаоса и спасти корабль. Из-за аварии прекратилась подача кислорода, и давление постоянно падало, но в резервуарах еще был воздух. Корабль мог долететь на ручном управлении. Все, что он сделал — начал исправлять положение. Когда давление достигло нормы, капитан снял скафандр и дал себе передышку. Он был слегка удивлен, увидев свою правую руку. В его памяти не было отпечатано происшедшее. К тому же Джон-II не мог задумываться на таким вопросом. Он торопливо переоделся и вернулся к ремонту рубки. Теперь этот полет должен закончиться удачно — после всего, что случилось.

Джон не знал о Джоне-III. Это был таинственный хранитель безопасности — дремлющий и всегда ждущий. Джон-I думал, что это Джон-II устранил повреждение. А Джон-II просто не в состоянии был решать подобные проблемы — он не думал о них. Ведь все, что он мог — это управлять кораблем.

Джон медленно выздоравливал в госпитале на Юпитере. Он был потрясен, узнав сколько получил травм и переломов — и все-таки выжил. Только боль терзала его еще долгое время, но он не придавал этому большого значения. Ведь боль — не слишком высокая цена за жизнь.

Теперь Джонатан Борк не лгал. Он был пилотом, пусть всего две секунды.

Он видел звезды в Космосе.

— Итак, господа, здесь есть тот самый монстр, которого создал мой горячо любимый прапрадедушка, Виктор Франкенштейн. Он скомпоновал его из кусков трупов, добытых в анатомических театрах, частей тела покойников, только что погребенных на кладбище, и даже из расчлененных туш животных с бойни. А теперь смотрите!..

Говоривший — человек с моноклем в глазу, в длинном сюртуке, стоявший на сцене, — театральным жестом выбросил руку в сторону, и головы многочисленных зрителей разом повернулись в указанном направлении. Раздвинулся пыльный занавес, и присутствовавшие увидели стоявшего на возвышении монстра, слабо освещенного падавшим откуда-то сверху зеленоватым светом. Толпа зрителей дружно ахнула и судорожно задвигалась.

Дэн Брим стоял в переднем ряду. Напором толпы его прижало к веревке, отделявшей зрителей от сцены. Он вытер лицо влажным носовым платком и улыбнулся. Чудовище не казалось ему особенно страшным. Дело происходило на карнавале, в пригороде Панама-сити, где торговали разными дешевыми безделушками. У чудовища была мертвенно-бледная шкура и стеклянный взгляд. На морде его виднелись рубцы и шрамы. По обе стороны головы торчали металлические втулки, точь-в-точь как в известном кинофильме. И хотя внутри шапито, где все это происходило, было душно и влажно, словно в бане, на шкуре монстра не было ни капельки пота.