Грег Бир - Город в конце времён

Ранний оранжевый свет нового пробуждения расходился по неботолку и вливался в нишу.

Тиадба с гордостью разглядывала горшки и книги.

— Мои друзья по креш-яслям всегда хотели узнать, что могут рассказать их старые жуки.

С сияющим видом она поглядела на Джебрасси, который упорно держался в тени.

— Сколько времени это займет? — спросил он.

— До похода осталось меньше десяти пробуждений. Если не спать, то… — Она коснулась пушка на носу и насмешливо присвистнула. — Что, боишься, вояка?

— Осторожность и тебе не помешает. Тут есть чего бояться.

— Мы уже так много видели и сделали вместе. Даже книги нашли.

— Это ты нашла свои книги, — поправил он.

— Нас будут тренировать для похода. Чего еще нам желать? Чего бояться?

Тиадба пришпилила разостланную трясоткань, размеченную знакомыми символами и словами, которые чаще всего составляли молодые буквожуки. Перед партнерами стояла задача отметить слова, которые формировали жуки древние, с их непонятными буквами, потом сравнить надписи между собой — найти сходства; затем транслитерировать.

Лишь тогда, возможно, им удастся расшифровать книги, как это раньше делала Грейн с ее товарками.

— Жаль, книги не расскажут нам, что сейчас находится снаружи, — посетовала Тиадба. — Понимаешь, в последнем сне твой визитер сказал, что…

— А? — Лицо Джебрасси потемнело. — Чего он тебе наплел? А может, ты с ним спала?

— Дети, вопросы полагается задавать по одному, — улыбнулась Тиадба, прикоснувшись к обоим ушам. Из всех ее манер молодому воину меньше всего нравился этот снисходительный, наставнический жест. Да вот беда: все остальные ее жесты, в том числе прикосновения, ему очень нравились… пожалуй, даже слишком.

Обратного хода нет — хоть с визитерами, хоть без, с книгами или без оных.

— Он мало чего рассказал, — поделилась воспоминаниями Тиадба. — И был совсем невеселым. Похоже, в их мире какие-то сложности. Что-то у него не ладилось. А теперь ответ на твой второй вопрос: нет, я не занималась с ним любовью. В блужданиях нам и без того сложно. А еще он сказал, что книга повествует о странствиях — далеко-далеко, за пределами Кальпы, среди каких-то звезд, если я правильно запомнила это слово.

— Мне надоело играть роль ниши, в которую без спросу вселяются бродяги, — мрачно сказал Джебрасси. — И я устал жить в неведении.

Он раздраженно поддернул подол куртуники и плюхнулся на табурет подле стола.

— Ладно, пусть катится в выгребную яму. Рассыпай жуков.

Тиадба вручила ему мягкий серый прутик, которым пишут на трясоткани, открыла первый горшок и положила его набок. Жуки — длинные, глянцево-черные, с пятью парами лап и голубыми карбункулами глаз, — полезли наружу, щебеча и стрекоча. Ничуть не обиженные за содержание в тесноте, они просто желали разбежаться по сторонам, а потом снова собраться в компании и возобновить нескончаемую игру в слова.

Жуки в двух соседних горшках таращились сквозь крышку с пробитыми дырками и тихонько шевелили усиками. Девушка выпустила и эту партию. Чем больше жуков, тем длиннее слова.

Тиадба взяла палочку и присела возле Джебрасси. Тот уже записывал простейшие комбинации, по мере того как самые старые жуки подползали друг к другу, формируя параллельные ряды.

Тиадба благоговейно раскрыла первую книгу.

Миновало два периода бодрствования, заполненных тяжким, изнурительным трудом, прежде чем она решилась рискнуть сделать хоть какие-то предположения о тексте. Джебрасси уже знал, что в книге встречается имя — Сангмер. Юноша оказался способнее Тиадбы в деле транслитерации букв древнего алфавита. Впрочем, скоро стало ясно, что речь в тексте шла не просто о Сангмере: книга была написана им самим — новая и неожиданная концепция для новоявленных исследователей.

— А интересно, что чувствует человек, когда пишет про свои приключения? — задумчиво произнесла Тиадба, отряхивая те участки трясоткани, где транслитерация и перевод оказались ошибочными. На пол посыпалась серая пудра, оставленная писчими прутиками.

— Для начала надо хотя бы устроить себе приключения, — сухо заметил Джебрасси. — Древнее племя слишком робкое, где уж нам осмелиться на такое.

Он откинулся на спину, зевнул и потянулся, приглашая к соблазнительным обниманиям.

— Ерунда, — отрезала Тиадба. — Я член племени, но робости во мне нет. Как и в тебе.

— Это точно, — согласился Джебрасси. — Хотя мне лично было бы неловко описывать свою жизнь от начала и до конца. Нет в ней ничего интересного — пока что.