Грег Бир - Город в конце времён

Джинни улыбнулась — ей дали возможность выбирать. Она, можно сказать, чувствовала, как замечательный, ярко расцвеченный хвост истории и воспоминаний тянется за ней… вибрирующее прошлое оживает… запах, цвет и вкус борются между собой за право зафиксироваться на месте…

Все реально — здесь не просто ее воображение!

— Господи, — тихо сказала она, и голос эхом отразился от стен. — Значит, это правда?

Девушка впервые испытывала такое чувство легкости и свободы. Даже голова кружилась. Она пермутировала судьбы, только в обратную сторону.

И здесь вдруг до нее донеслось мягкое возражение.

— Да, это чудесно — великолепно протянутая нить — но она слишком далека от того места, где мы находимся сейчас. Ее невозможно согласовать. Пока невозможно. Попозже…

Замечательная история поблекла столь же быстро, как и появилась, хотя на языке все же остался привкус меда, словно награда за смелость.

— Ты существуешь, да? — прошептала Джинни. — Ты существуешь, и ты прекрасна. Но ты больна… умираешь, потому что Вселенная больна и умирает. Так?

Нет ответа.

— Раз это правда — можно мне получить другое прошлое? Лучшее, более счастливое прошлое?

Здесь не требовалось ответа. Джинни потрогала шкатулку в кармане.

— Когда я родилась? — внезапно прозрев, спросила она.

— Я пробыл здесь долго, — сказал Даниэль, обращаясь к нависшей тишине. — Тысячи лет. Миллионы. Не все, конечно, помню, но досюда я догадался. И сейчас я произношу эти слова лишь для того, чтобы скоротать время, потому как вся эта дешевая ерунда выеденного яйца не стоит. Если на то пошло, я чуть-чуть только помню, что было до моего прыжка в Чарлза Грейнджера. В этом-то и проблема — вещи, которые приходилось делать, чтобы вырваться из гиблых, отмирающих мест, — большими скачками. Сейчас остался лишь один путь, один выход. — Он резко махнул рукой. — Сквозь Терминус, проскочить на ту сторону, какой бы они ни была. Вот и вопрос… Кто пройдет туда, а кто застрянет здесь? Может статься, ты не знаешь, потому что это не твоя работа. Но если такое кому-то под силу, то считай меня своим билетом, садись на закорки. — Тишина, казалось, стала глубже. — Это ты, Алебастровая Княжна?

Даниэль испытывал чувство резкого дискомфорта. В комнате что-то есть — оно просто отмалчивается. Как жаль. Ему никак не удавалось вспомнить нечто важное — нечто жизненно важное.

— Послушай, это как бы мой кастинг, да? Те, остальные — они говорят, что им грезится другой город. А мне нет. Так отчего мной заинтересовались эти монстры — Моль, Уитлоу, Главк или кто там еще. Что я могу им дать? Камень? Я даже не помню, как он стал моим. Кажется, пришлось кого-то убить. Вот почему он всегда возвращается ко мне. Кому-то надо умереть.

Он коротко вздохнул — начинала кружиться голова.

— Я — сумасшествие, которое скачет от человека к человеку. Я предатель, лжец, я сам уничтожал, меня пытались уничтожить, но я всегда спасался. Так кто же я такой?

Даниэль закрыл глаза. В затылке прорезалась сильная боль — от тоски и надежды.

— Мы ведь еще не скоро увидимся, я не ошибся? — прошептал он в пустоту.

Джереми нашел отца лежащим на полу ванной. В мотель прибыли врачи. В голове Райана лопнул какой-то сосудик — отца разбил паралич, речь сделалась неразборчивой.

Райан не разу больше не упоминал Бледного Попечителя. В больничной палате Джереми услышал от него:

— Спаси мать. Всегда ее помни.

Без объяснений.

Джек делал свой выбор — вечный упрямец. Он любил родителей и хотел во всем быть похожим на отца.

Три дня спустя очередной удар убил Райана. Отца не стало. Одно дело дурачить простаков на потеху зрителям, развлекать их яркостью игры, и совсем другое — построить собственную жизнь на прочном, чудесном фундаменте воспоминаний, как хороших, так и плохих: жизнь без прорех, болезненную, но настоящую.

Гипс сняли как раз перед похоронами. Фокусники, комики, баскеры и актеры прибыли со всего штата Вашингтон, кое-кто из Орегона и Айдахо. Джереми даже не представлял, до какой степени отца любили — очередное свидетельство того, как мало ему было известно о действительно важных вещах.

Перед тем как покинуть мотель, Джереми открыл отцовский рундучок. Внутри он обнаружил стопку книг в бумажных обложках — по большей части романы Клайва Баркера и Джека Керуака (вот откуда он взял себе псевдоним), — три пары костюмов, пять комплектов сменного нижнего белья, из которых ему ничего не подошло, и серую шкатулку в бархатном мешочке. В ящичке хранился покореженный камень, как бы обоженный, но с крошечным красным глазком, который тускло светился в темноте.