Грег Бир - Город в конце времён

Он извлек из складок плаща свернутый шестиугольником номер, подержал над поручнем, затем раскрыл его и, улыбаясь, следил, как тот серпантином разворачивается между стенами бездонного колодца.

Вскоре появился один из искателей, знаком задал вопрос: «Кто поручил тебе найти этот конкретный том?»

Юноша, также знаками, выразил смущение, и тогда искатель помог ему прочесть первые цифры, нанесенные на длинную ленту, после чего привел к нужной книге, которая, как выяснилось, была обнаружена и занесена в каталог очень и очень давно.

Джебрасси вытащил книгу с полки, поднял жесткую синюю обложку и принялся читать. В этот момент рядом возникла темная фигура, откинула капюшон, и молодой воин увидел, что это Библиотекарь — во всяком случае, тот эпитом, который был знаком ему лучше всех прочих.

— Это все иллюзия, не так ли? — обратился к нему Джебрасси.

— Мне казалось, ты любишь приключения, — сказал эпитом.

Юноша нахмурился, почувствовав близкий конец безмятежного существования.

— Зачем я нашел эту книгу?

Эпитом принял томик у него из рук и вроде бы прикинул его на вес.

— Это биография, — пояснил он. — К сожалению, доступен далеко не весь текст. Есть и бессмысленные участки. Возможно, где-то имеется продолжение, которое способно завершить повесть — но где?

Эпитом обвел рукой бесконечные полки.

— Впрочем, не важно. Для тебя этот томик и есть ты, в данный текущий момент, пока мы не отыщем остальные — что само по себе представляет большой интерес.

— Вы хотите сказать, это повесть обо мне?

— Не вполне. К тому же не полностью.

И тут Джебрасси понял.

— Значит, это и его история, — полувопросительно сказал он. — История человека, с которым я связан?

— Признаюсь, я действительно задавался вопросом, насколько легко тебе удастся уяснить этот факт, — сказал эпитом и взмахнул руками, подчеркивая монументальность задачи. — У тебя превосходнейшие инстинкты.

— Как здесь вообще можно что-то найти? — поинтересовался Джебрасси. — Я имею в виду, неужели это все помещается в нечто размером с небольшой камень? Так мало места для такого огромного количества.

— Действительно. Величайшая радость искателей заключается в осуществлении их работы, вновь и вновь, на протяжении их собственной, особой хронологии, столь длительной, что даже мое полномасштабное «я» с трудом схватывает ее суть. Но все это — заключенное, как ты говоришь, в камне — не является бесконечным. Оно ограничено. Подобно самому Вавилону.

— Существует число, которое называется «пи» (pi), — сказал Джебрасси, гордясь собственными познаниями. — Оно начинается тройкой, потом запятая, один, четыре, один, пять… и так далее, до бесконечности. Ведь этого числа здесь нет?

— Ничто бесконечное не может быть представлено в конечном. Разумеется, есть сегменты числа «пи», напечатанные во многих из книг — полагаю, ты бы смог найти их все, выстроить по порядку, а затем переставлять те или иные тома — снова и снова, — однако на это ушла бы вечность, превышающая даже время, заключенное в камушке. Нет, «пи» не содержится здесь полностью, также как любое иное бесконечное число или константа, — включая бесконечно длинные истории, которые, как предполагается, где-то существуют. — Эпитом вновь повторил типичный для племени жест, приложив палец к носу. — Такие истории требуют бесконечного редактора, не правда ли? Однако уравнения, которые позволяют вычислить «пи» — да, все они здесь. Если хочется, можешь взять одно из них — или все скопом — и сгенерировать это число до любой длины, без какого-либо добавления к тому, что уже напечатано в этих книгах. В этом-то и заключается как слава, так и печаль Вавилонского Столпа. Он не завершен. Истории, которые он содержит, не живут, — не резонируют с непредсказуемостью, бесконечностью, повторением истинного существования. Даже будучи столь колоссальным, Вавилон является лишь семенем. Картой. Как выразился один мастер, [15] Альфред Коржибский (1879–1950), основатель общей семантики. скрытый от нас туманом Яркости, «карта не есть территория».

Джебрасси призадумался. Понемногу лицо его просветлело.

Эпитом одобрительно кивнул на реакцию юноши, взял с полки еще один том, подкинул на руке.

— Вообще говоря, мы не генерируем столь большие тома за один раз. Это было бы расточительством. Мы генерируем куда более короткие — оптимальной длины — строки символов и пропускаем их через анализаторы, которые отыскивают грамматические связи на основе ряда простых правил. Это помогает нам собирать — если угодно, прясть — более длинные тексты и все их варианты. Лишь после этого мы их каталогизируем. Тексты, основанные на предположениях — которые позволяют дальнейшую интерпретацию и расширение, — допускают сжатие. Их можно закодировать и сократить, причем без потерь. Более случайные или полностью бессмысленные тексты с такой легкостью сжать нельзя. Таким образом, с моей — внешней — точки зрения, Вавилон внутри камушка демонстрирует регионы особой плотности, а мы отыскиваем их, хотя это только начало работы. Число «пи», к примеру, полностью случайно — это я доказал самолично еще века назад — и его нельзя ужать, можно лишь свести его к уравнению. Любое уравнение напоминает фабрику. Любопытно отметить, что на периферии микрокосма «пи» перестает быть сложным — там оно равно двум. Можешь ли ты сказать, почему?