Увы, трагедия с «Челленджером» не позволила осуществиться этим намерениям; «Галилей» ждет своей ракеты-носителя. В лучшем случае он достигнет Юпитера лишь с семилетним опозданием.
Вот почему я решил больше не ждать.
Апрель 1987 года
Артур Кларк, Коломбо, Шри-Ланка
Перевод с английского И. Почиталина
— Для семидесятилетнего мужчины ты на удивление хорошо сохранился, — заметил доктор Глазунов, глядя на ленту, которая медленно выползала из медицинского компьютера. — Никогда не дал бы тебе больше шестидесяти пяти.
— Давай без лести, Олег. Тем более, что мне сто три, и тебе это отлично известно.
— Ну вот, опять! Можно подумать, что ты не знаком с книгой профессора Руденко.
— Милая Катерина! Мы собирались вместе отпраздновать день ее столетия. И вот ее больше нет — такова цена за жизнь на Земле.
— Ирония судьбы, особенно если учесть, что именно ей принадлежит знаменитая фраза "тяготение — источник старения".
Доктор Хейвуд Флойд задумчиво смотрел, как меняется панорама прекрасной планеты, находящейся всего в шести тысячах километров. Планеты, на которую уже никогда не ступит его нога. Иначе как насмешкой это не назовешь — нелепый несчастный случай позволил ему сохранить прекрасное здоровье, тогда как почти всех его друзей уже нет в живых.
Прошла всего лишь неделя после возвращения на Землю, когда, несмотря на все предосторожности и твердую уверенность, что уже теперь-то с ним ничего не произойдет, Флойд свалился с балкона второго этажа. Правда, он тогда немного выпил, но с полным правом — ведь он был героем в этом новом мире, куда вернулся "Космонавт Леонов". Множественные переломы, сопровождаемые осложнениями, можно было вылечить только в "Пастере" — космическом госпитале на околоземной орбите.
Это произошло в 2015 году. А сейчас — он бы ни за что не поверил, если бы не календарь на стене, — 2061.
Биологические часы Хейвуда Флойда не только шли гораздо медленнее благодаря тому, что сила тяготения на борту космического госпиталя была в шесть раз меньше земной, но и дважды в его жизни поворачивали вспять. В настоящее время большинство ученых считало — хотя были и такие, кто оспаривал это, — что глубокий сон во время длительных космических полетов не просто замедляет процесс старения, но и содействует омоложению организма. За время путешествия к Юпитеру и обратно Флойд стал моложе.
— Так ты и правда думаешь, что мне можно лететь? Никакой опасности?
— Во Вселенной отсутствует такое понятие, Хейвуд. Просто я считаю, что у тебя нет физиологических противопоказаний. Ведь на борту "Юниверс" ты будешь находиться примерно в тех же условиях, что и здесь. Разумеется, там нет такого медицинского обслуживания, как в "Пастере", но доктор Махиндран — прекрасный врач. А если возникнут серьезные осложнения, он просто усыпит тебя и отправит обратно к нам наложенным платежом.
Именно на такой ответ и надеялся Флойд, однако к его радости примешивалась грусть. Ведь на долгие недели ему придется покинуть госпиталь, бывший для него домом в течение почти полувека, придется расстаться с друзьями. И хотя космический корабль "Юниверс" — роскошный лайнер в сравнении со стареньким "Космонавтом Леоновым" (теперь "Леонова" держат на околоземной орбите как один из главных экспонатов музея Лагранжа), элемент риска, как и в любом продолжительном космическом полете не исключен. Особенно если корабль отправляется на решение столь необычных задач…
И все-таки он, видимо, стремился именно к такой цели, даже в свои сто три года (или, если исходить из сложных возрастных расчетов профессора Катерины Руденко, полным сил в шестьдесят пять). Последние десять лет Флойд ощущал какое-то смутное беспокойство, неудовлетворенность от чрезмерного комфорта и размеренной жизни.
Хотя в Солнечной системе осуществлялось множество увлекательных проектов — и освоение Марса, и создание базы на Меркурии, и озеленение Ганимеда, — Флойд не мог найти себе цели, достижению которой ему захотелось бы отдать свои знания, свой опыт и все еще немалую энергию. Двести лет назад один из первых поэтов эпохи научно-технического прогресса устами Одиссея-Улисса выразил чувства, владевшие сейчас Флойдом:
Наши жизни сплелись.
Нас и так было мало. Теперь
Не осталось совсем. Каждый час, отвоеванный нами
У пучины безмолвия, тает в холодном тумане,
За которым виднеется настежь открытая дверь.
Что-то большее, чем измерение времени. Час
Нашей смерти. Предвестник того, что начнется.
Это будет страшнее, чем жар беспощадного солнца —
Наше тело погибнет. Но разум, отдельно от нас
Будет жить в беспредельности, в вечной слепой пустоте
И стремиться за знаньем, подобно летящей звезде.
Читать дальше