Артем Гай - Мистификация

Иван же Петрович чувствовал себя необыкновенно счастливым, каким, по его убеждению, не был никогда в жизни, а на самом деле — примерно таким же, как много лет назад, когда смертельно влюбился в Веру. Левин посещал Катю в больнице, а затем, когда она выписалась, и дома. Потом он ездил к ней на дачу, снятую ею еще осенью, где она занималась диссертацией. Он дарил ей цветы и говорил слова, которые давным-давно считал забытыми. Ближайшие друзья выражали даже сомнение: кто же на самом деле побывал в катастрофе — Катя или он, Левин?

Молодая женщина неожиданно для многих ответила ему пониманием и привязанностью. У них действительно оказалось много общего — и в интересах, и во взглядах на жизнь человеческую и на бесконечную жизнь мироздания. Им было хорошо и нескучно вместе. Они являли собой не совсем обычную пару. И не разницей в возрасте — теперь, как и давно когда-то, это стало довольно обычным, — а удивительно спокойным, полным гармонии довольством друг другом, без сентиментальности, идущим от большого взаимного уважения, исключавшего даже небольшое духовное насилие. Это становилось ясным с первого взгляда и особенно удивляло в наш стрессовый, торопливый век, когда далеко не всегда находится время спокойно выслушать живущего рядом с тобой человека. Это поняли и тетушка с дядюшкой Ивана Петровича, и сестры-соседки Кати. Все они поняли к тому же, что их собственная неудовлетворенная тяга к контактам, общению и вечерним разговорам будет во многом удовлетворена, если они объединятся в одной квартире. Одним словом, Левин и Катя съехались и зажили в согласии.

"Нерру end" в одном из прелестнейших своих вариантов, столь любимый нами, что бы мы ни говорили, и совсем почти не фантастический. Здесь и конец рассказу, если бы не один случай. Но случай из истории не выкинешь, как и слово из песни.

Примерно через год после описанных событий, поздней осенью, в предзимье, Иван Петрович вышел после дежурства из больницы и направился домой. В сумеречном освежающем больничном парке он остановился, приятно утомленный, окруженный со всех сторон темными загадочными ветвями, поднял голову к черному небу, как делал это теперь нередко, и, ощущая заполнявшее его счастье, со светлой тоской подумал о несуществующих далеких мирах и цивилизациях (а возможно, все же существующих?..), так необходимых людям для лучшего понимания самих себя. То были редкие секунды необъяснимой общности его со Вселенной. И с Катей. С его и не его Катей, той безумной, о которой они не вспоминали в разговорах никогда.

Вернувшись домой после дежурства, Иван Петрович переоделся в свой любимый тренировочный костюм и лег спать под пледом, по привычке, а возможно, даже по ритуалу, выработанному за многие годы. Батареи были уже по-зимнему раскалены, и потому форточки везде приоткрыты. В квартире стояла мирная тишина, едва нарушаемая приглушенными шумами улицы. Левин с блаженством вытянулся на диване и моментально заснул.

С неба, обложенного низкими тучами, шел мокрый снег. Левин спал долго и крепко. А потом увидел сон, странный и удивительно явственный при полной, неопознаваемой своей прозрачности.

Все началось со скрипа. У них скрипела тугая форточка, Иван Петрович все собирался, да никак не мог собраться смазать петли. И когда сильный ветер трогал форточку, она сухо и зловеще скрипела, словно много лет не двигавшаяся подвальная дверь. Итак, он будто бы услышал скрип и приоткрыл глаза. Ветра на улице не было никакого, в видневшемся кусочке темного окна падал крупный влажный снег. Седая темнота прильнула к стеклам в обрамлении неплотно сдвинутых занавесок, а он, Левин, как обложенный черной ватой — в теплой непроглядности. Лишь угадывался письменный стол у окна. Иван Петрович плыл в этой меховой, чуть опушенной снегом черноте. Плыл блаженно, но где-то глубоко проклюнулся росточек страха. От непонятного. Необъяснимый страх во сне. Потом и он округлился, закатился куда-то, словно неуловимый шарик ртути. Затем какой-то голос, звучавший не снаружи, а внутри него, голос-мысль, но явно не его, Левина, сказал:

"Здравствуйте, Иван Петрович. Не пугайтесь, это я, Катя. Та, другая Катя. Вернее — часть ее".

"Как это? — вроде бы удивленно спросил-подумал Левин. — Катя живет в этой квартире. Какая же может быть другая?"

"Может, Иван Петрович. Вы не забыли наши разговоры?"

"Нет, не забыл".

"Почему?"

"Не знаю. Они нужны мне".

"Да, мы не ошиблись в вас и не сожалеем, что сделали так, как сделали".