Александр Казанцев: Пылающий остров (Фантастический роман с иллюстрациями)

Он стоял подбоченясь и смотрел вниз на диковинный мертвый лес, в котором смертельно были поражены богом Огды тунгусы.

Баков написал в Императорскую Академию наук о тунгусском феномене, настаивая на присылке в тайгу экспедиции, в которой он готов был принять участие хотя бы в качестве проводника или рабочего.

Профессор долго ждал ответа, но так и не получил его.

Он загрустил. Целыми днями валялся на лавке в избе Егорыча в одной из енисейских деревень.

Плотовщик Косых так и не добился страховой премии за овец. Ему пришлось продать избу, в которой лежал Баков, неудачливый его ходатай.

Косых не рассердился на Бакова. Такой же одинокий, как и он, без угла и пристанища, Косых привязался к Бакову и стал уговаривать его отправиться на промысел в тайгу, где была у него заимка.

— Может быть, паря, снова в те места заглянем, — подмигнул он.

Только они двое и думали о тунгусском феномене. В царской России никто не заинтересовался им. Царскому правительству в темные годы реакции было не до того.

Таежная заимка походила на маленькую крепость. Угрюмый хозяин обнес ее тыном, хоронясь и от зверя и от варнака. Тяжелые ворота запирались на крепкие запоры. Крыша прикрывала не только избу, но и двор.

Лиственницы вплотную подступали к одинокому жилью, которое казалось таким же дремучим, как и сама тайга.

Собаки залаяли все разом. Зазвенели за забором цепи, захрипели, заливаясь, псы.

Перед воротами стояли два человека, с виду не походившие ни на таежников, ни на беглых.

Один из них, низенький, скуластый и косоглазый, одетый в теплую синюю кофту, изо всех сил бил в ворота палкой. Другой, худой и высокий, был одет в узкое городское пальто и в мягкую шляпу, нелепо выглядевшую в тайге. Растопыренные локти делали его фигуру неуклюжей.

Собаки бесились, они лаяли теперь с надсадным воем.

Наконец одна из них завизжала, остальные приумолкли. За тыном послышался раскатистый бас:

— Молчать, прощелыги! Цыц, жандармы! Кто таков?

— Мало-мало открывай! Человек ходи-ходи тебя ищет, — сказал низенький.

— Проходи, ходя, мимо. Хозяина нет, а работник его тебе не нужен.

— Михаил Иванович! М-да!! Не откажите в любезности, откройте. Это я — Кленов… ваш бывший студент… Откройте!

— Что такое? Что за мистификация? — С этими словами рыжебородый мужик богатырского роста открыл калитку и загородил ее проем своей фигурой. — Кленов, Иван Алексеевич! Ваня! Да какими же вы судьбами! Дай задушу по-медвежьи! Шесть лет не видел ученой бороды!

И таежник сгреб приезжего в объятия.

— Михаил Иванович! Профессор! Голубчик! Простите, что обеспокоил… Но я сразу к делу… Времени, осмелюсь заметить, терять нельзя.

— У нас в тайге время не ценится. Проходите, голубчик. Это кто же с вами? Проводник?

Кленов кивнул головой и задумчиво взялся за бородку. Он был еще совсем молодым человеком, вчерашним студентом, по-видимому только что получившим университетский значок.

— Это — кореец Ким Ид Сим. Я называю его по-английски Кэдом.

— Почему по-английски? — весело гремел Баков, подталкивая впереди себя Кленова. — Вы неисправимый англоман.

— Видите ли, профессор… его рекомендовали мне как надежного человека… И он поедет с нами в Америку.

— Куда, куда? — переспросил Баков и расхохотался.

Кленов, смущенный, растерявшийся, стоял в сенях.

— Видите ли, многоуважаемый Михаил Иванович, я везу вам приглашение профессора Холмстеда приехать к нему в Аппалачские горы, где у него есть лаборатория. Он готов предоставить ее в ваше распоряжение.

— Вы, милейший Иван Алексеевич, шутник. Профессор Холмстед, очевидно, не подозревает, что Баков отныне не петербургский профессор, а таежный ссыльный, раз в неделю обязанный ходить к уряднику отмечаться.

— Напротив, Михаил Иванович. Холмстед прекрасно все знает. Он написал, что уважает чужие политические взгляды и считает за честь предоставить убежище политическому эмигранту, который способен принести пользу науке.

— Постой, постой! Я еще не эмигрант.

Разговаривая, все трое вошли в избу. В ней жили одни мужчины, но пол был чисто выскоблен. Лавки и крепко сколоченный стол кто-то недавно смастерил из свежевыструганной лиственницы. От нее ли или вообще от не успевших еще потемнеть со временем бревенчатых стен пахло смолой. Вопреки обычаю, икон в углу не было.

Баков еще раз обнял своего гостя, а проводника дружески потрепал по плечу, отчего тот заулыбался, выпятив редкие зубы.