Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- Такого вкусного еще не выходило! - сказал он с гордостью. - Все от дерева, конечно. Какое дерево положишь; если оно со вкусом, то вкус этот при сгорании в мясо переходит. А тут я еще листьев дикой малины добавил...

И он, взяв один из ножей, потыкал сначала кусок мяса, а потом резанул по нему так, что ломоть от него отрезался и из миски упал на стол. Захар взял его крепкими толстыми пальцами и стал сосредоточенно есть.

Глава 28

Зауральская весна набирала силу. Во время переездов из одного тылового городка в другой Марк Иванов любовался зеленью, лесными и полевыми цветами, радовался, слыша пенье жаворонков и просто крики диких птиц. А по ночам, часто просыпаясь от скрежетанья матрасной сетки, он замирал, затаив дыхание, слушал тишину, иногда нарушаемую природными шумами: ветром, дождем или невидимым зверем. В некоторых рабочих общежитиях или просто в хатах, где они. ночевали, водились мыши, и там Марк прислушивался ночами к их перебежкам и попискиванию. Как-то свыкся он со своей тяжелой жизнью, свыкся с наглазной повязкой из темной материи.

Уже пятый год шла война. Пятый год они с Кузьмой мотались по ее дорогам. Правда, после ранения дороги были уже не военными, а тыловыми, но легче от этого не стало.

Вот и этой майской ночью Марк лежал в маленькой комнатенке третьего этажа рабочего общежития какого-то завода. Рядом храпел приставник Парлахов, на столе в своей клетке спал попугай Кузьма. А Марк лежал, затаившись, и слушал тишину. Он лежал под окном, и страшно хотелось ему приподняться и посмотреть в это небольшое окошко, но боялся Марк скрипа матрасной сетки, боялся разбудить попугая, которому тоже необходим отдых, боялся разбудить и Парлахова.

Тишина была прозрачной и хрустальной. А еще она была теплой и даже, как казалось артисту, ласковой. И слушая ее, он вспоминал детство и просто довоенные годы. Вспоминал все хорошее и даже не очень хорошее. Вспоминал, как ехал однажды в поезде в купе, пропитанном сырой нефтью. Тогда, а было это до войны, Марк был просто в отчаянии из-за этой разлитой нефти. А сейчас все вспоминалось легко и даже вызывало ностальгическую улыбку.

Парлахов заерзал, захрапел громче, а потом минут через пять затих и уже только посапывал.

Марк, воспользовавшись шумом, приподнялся на кровати и приник к окну. Вверху он увидел темно-синее небо, пропитанное золотыми разводами звезд. Марк попробовал рассмотреть отдельные звезды, но это ему не удалось -заболели глаза, и он закрыл их на минутку, уцепившись руками в дощатый подоконник. Потом снова открыл и посмотрел вверх, на небо. Опять были видны золотые разводы звездных скоплений, но самих звезд Марк не видел.

"Что-то с глазами, - подумал Марк. - Надо будет после войны пойти к врачу..."

Он опустился на кровать. Попробовал заснуть.

А в это время с заоконного неба сорвалась одна звезда, и долго летела она вниз к земле, пока не ударилась об нее где-то далеко от этого зауральского городка. Ударилась и рассыпалась, встряхнув при этом раскинувшийся рядом лес и разбудив пристроившуюся за лесом деревню. Залаяли собаки в деревне. Кто-то с горящей свечкой в руке вышел на порог. Но было снова тихо, и ночь продолжалась.

Утром солнечный луч упал ярким желтым пятном на деревянный пол их комнатки. Начинался новый день.

После завтрака в столовой общежития Марк с попугаем и Парлаховым пошли на энский завод, расположенный за городком.

Пели птицы, и дыхание ветра было теплым.

Над крышами серых домов кружили вороны и голуби-сизари.

И Кузьма, сидя в своей клетке, покачивавшейся над землею, радостно крутил головой по сторонам, видя вокруг не шинельное сукно чехла, а настоящую живую жизнь.

Показался забор, и Марк послушно надел повязку. Взял Парлахова под руку.

Скрипнули ворота. Марк услышал, как Парлахов спросил у сторожа-охранника, как пройти в красный уголок.

Привычные "слепые" повороты, ступеньки. И вот уже невидимая сцена. Когти Кузьмы впиваются в правое плечо, а Парлахов шепчет:

- Еще минутку надо подождать! И Марк ждет.

- Давай! - снова шепотом командует приставник.

- Говори, Кузьма! - повернув голову направо, передает команду Марк.

Упал на пашне у высотки, - декламирует Кузьма,- Суровый мальчик из Москвы, и тихо сдвинулась пилотка с пробитой пулей головы. Не глядя на беззвездный купол И чуя веянье конца...

И вдруг кто-то врывается в не видимый Марку красный уголок. Хлопок двери, и истошный крик, непонятно, мужской или женский: "Товарищи! Победа! Победа, товарищи!"