Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- Что там? - негромко спросил артист.

- Пшенка на комбижире! - ответил, присаживаясь, Парлахов.

- А чай будет?

- Так я же принес! - слегка раздраженно сказал "приставник".

Левой рукой Марк нащупал миску, подравнял ее по линии своего лица и придвинул поближе к краю стола. Стал кушать. Каша была горячей и поэтому вкусной.

- Тут много людей? - спросил через минутку Марк. Парлахов покрутил головой и после паузы ответил:

- Восемнадцать.

Марк кивнул. Съел еще три ложки каши.

- И женщины есть? - снова спросил Парлахова.

- Все женщины, - ответил тот.

- Так что, этих засекреченных нет тут?

- Вроде нет.

- Так, может, я повязку сниму?

- Нельзя! - строго сказал Парлахов. - А вдруг они зайдут и ты их увидишь?

- Да... - согласился с доводом Марк и снова занялся кашей.

Потом медленно поводил левой рукой над столом, разыскивая чай. Нашел. Отпил. И так хорошо ему стало.

- Давай Кузьме немножко теплой каши возьмем? - предложил он "приставнику".

- Бери! - сказал тот.

- А во что?

- А хоть в руку! - бросил Парлахов.

Марк быстро допил чай.

Потом тяжело вздохнул. Залез правой рукой в миску с недоеденной еще горячей кашей, зачерпнул полную ладонь и застыл так, думая.

- Помоги, а? - снова обратился к "приставнику".

- Че помочь?

- Перчатку на правую руку надеть, чтоб каша не остыла... в правом кармане перчатка.

С грехом пополам натянул Парлахов на правую руку перчатку. Хорошо еще, что перчатки Марку выдали размера на три больше, и рука в ней поместилась свободно, и каша в ладони не рассыпалась.

Вышли на улицу. Там уже "приставник" снял с глаз Марка повязку, и вернулись они в свой сорок пятый барак.

Кузьма, казалось, был очень рад теплой пшенке. Клевал ее с аппетитом и удовольствием. Марк сидел рядом и наблюдал за любимой птицей, вместе с ней радуясь.

Потом немного порепетировали и двинулись в сторону энского завода.

Как только за деревянной серой улицей показался такой же деревянный серый забор, Парлахов натянул на глаза Марку повязку, Марк взял своего "приставника" под руку, и пошли они уже медленнее.

Со стороны для незнающего, в чем дело, человека эти двое показались бы странной парочкой: оба в шинелях, но один с завязанными глазами и с зачехленной клеткой в левой руке. Но со стороны никого не было. Улица была пустынна и тиха.

- Осторожно, ступенька и порожек! - предупредил "приставник", разворачивая Марка вслед за собою налево.

Это была проходная. Марк слышал, как Парлахов докладывал какому-то военному об их прибытии, разворачивал свои и Марка документы. Потом снова двинулись, уже по территории энского завода. Тут уж каждую минуту Марк слышал: "Ступенька, лестница, ступенька вниз..."

Наконец остановились.

- Где мы? - поинтересовался шепотом Иванов.

- В помещении завода, - сухо ответил Парлахов. - Дай клетку! - через минуту уже другим, более оживленным голосом приказал "приставник".

Еще через пару минут Марк ощутил на своем правом плече цепкие лапки Кузьмы.

- Что, уже? - прошептал вопрос Марк.

- Через пару минут. Еще не все собрались! - спокойно прошептал ему в ответ Парлахов.

Марк замер и ждал. Уже привычная, но такая неприятная темнота его наглазной повязки заставила закрыть глаза. Где он сейчас стоит? Кто на него смотрит? Что он здесь такое? Может, и прав был тот толстяк в Крыму, в санатории "Украина", который потом вместе со статуей разбился? Что он тогда говорил? Что Марк паразит? Что на птице паразитирует?

- Дорогие и самоотверженные товарищи труженики энского завода! - отвлек Марка от тяжелых размышлений голос Парлахова. - Родина помнит о вас. Родина знает о вашем героизме! И вот сейчас, в эти минуты пересменки перед вами выступит московский артист Иванов с попугаем Кузьмой. Пусть это короткое выступление поможет вам на минуту забыть о тяготах и лишениях и вспомнить о ваших близких, о тех из них, кто защищает нашу великую страну от немецко-фашистского врага!

Марк сосредоточился, не открывая глаз. Выждал паузу. Потом произнес достаточно громко: "Ну, Кузьма, говори!"

Микрофона здесь, конечно, не было, но по громкости голоса Кузьмы Марк понял, что помещение это небольшое.

На улице полночь. Свеча догорает. Высокие звезды видны, - декламировал Кузьма. - Ты пишешь письмо мне моя дорогая, В пылающий адрес войны... Как долго ты пишешь его, дорогая, Окончишь, и примешься вновь...

Марк улыбнулся. Выступление началось нормально. Еще ни разу в жизни Кузьма не подвел его, но все равно перед каждым концертом Иванов чувствовал волнение: все-таки действительно сильно зависел он от птицы, от этой красивой умной птицы...