Михаил Емцев - Бог после шести

— Терпеть надо, терпеть, — говорили слушатели, качая головами. Покаяние проповедника делало его грешным и близким.

— Главный грех в том, что допустил общение. Сказано ведь — не ходи на совет нечестивых. А я пошел, даже сам его созвал, поддался соблазну. Поддашься одному соблазну, и тысячи их придут следом. Вот как!

Кара строго смотрел на старушек и стариков, давая понять, что их-то общество и есть наилучшее и чистое, не имеющее никакого отношения к нечестивцам. Льстил почитателям прямо в лицо и попадал в точку. Проповедника жалели, опекали, холили.

Но Маша видела одно: наставника уважали. И ее собственное уважение становилось глубже, непреклонней.

В тот переломный для себя день, после трапезы с благочестивыми разговорами, она подошла к наставнику и тихо попросила:

— Поговорить надо.

Кара окинул женщину взглядом. Что-то понял:

— Пойдем.

Они уединились в маленькой горенке, которую хозяева предупредительно освободили для гостя.

— Говори.

Маша замялась, как-то неловко показалось вот так сразу рассказать о заветном.

— Душа томится? — предвосхищая, спросил Кара. — Смертельный страх тревожит?

— Да, да! — истерически всхлипнула она. — Со мной что-то… Я сегодня поняла, что умру, скоро умру… Так тоскливо, одиноко стало!

Она схватила его за руку, прижала ее к груди. Он погладил женщину по голове. Рука Кары была сухая и горячая.

— В теснине тела живем, — туманно сказал он. — Над нами узенькая полосочка спасительного неба. Трудно подняться к нему, больно. Вопиет плоть, смерти боится. Страх этот у всех есть, только надо уметь обуздать его. Верой, воздержанием, молитвой. Слышишь — воздержанием, дочка!

И Кара легонько оттолкнул молодую женщину. Она ему не нравилась. “Истеричная дура”, — не раз бормотал он про себя, слушая ее вдохновенные, лживые россказни.

Маша побледнела. Она все поняла. Этот человек отвергал ее преданность, ее доверие, ее любовь. Несколько секунд она молча переводила дух. А Кара меж тем углубился в смакование вопроса:

— Сигнал этот неплохой, даже, можно сказать, хороший сигнал. Тот, кто думает о смерти, неизбежно думает о боге. А кто думает о боге, находит его. Поиск начинается со страха, кончается освобождением.

— Спасибо, я поняла, — прервала его Маша.

Кара удивленно посмотрел, вздохнул и вышел из комнаты.

После этой беседы в душу женщины вновь вернулись равнодушие и пустота. Временами накатывала беспричинная злоба. Тогда хотелось навредить спутникам, особенно Каре, устроить скандал. Стала присматриваться к наставнику совсем другими глазами. Искала ложь и обман. И нашла их.

В тот вечер они попали в какое-то богатое село. Названия, как всегда, Маша не спрашивала, ее поразили новенькие, отлично сработанные избы. Видно, неплохо тут жили люди. Хозяйкой дома на этот раз оказалась молодая мрачная женщина. У нее были пышно взбитые светлые волосы под кружевной черной накидкой. Потом Маша узнала, что у хозяйки с год назад погиб молодой, как и сама она, муж, и горе бросило ее к сектантам.

Встреча совпала с годовщиной смерти. Собравшиеся старики и старухи оказались весьма горазды выпить. Притворяшки во главе с Карой от них не отставали. Маша пила наравне со всеми, но потихонечку злобилась. “Всё ложь, — думала она. — Разве можно пить по поводу смерти? Кощунство это, надругательство. Ишь как раскраснелись, языки развязались! При чем тут покойник? Это предлог для пьянства, и только. Вон у вдовы как глазки заблестели. Разве она скорбит о муже?

А потом, когда все стихло, разошлись гости, пропали Пуф и Худо, Маша вздремнула и, проснувшись, обнаружила, что она совсем одна. Тихо было, за окошком кончался зимний день.

Неслышно встала, подошла к неприбранному столу, отпила квасу и, подумав, толкнулась на хозяйкину половину. Что ей там надо было, сама не знала. Разве перекинуться с кем-нибудь словом. Вошла и увидела хозяйку и Кару…

Маша выскочила, дрожа от негодования.

“Какая гадость! Какая грязь! Святой человек!” — клокотала она, бегая по комнате.

И сразу приняла решение.

Уйти. Все бросить и уйти. Взять только свои деньги и уйти. Судорожно и зло она накинула платок, запахнулась по-бабьи, выбежала из сеней. У крыльца сразу же провалилась в снег, остановилась перевести дыхание. В углу двора яростно зашлась в хриплом лае собака.

Маша выскользнула на улицу. Сугробы тянулись вдоль заборов. Посередине улочки пролегла узкая санная колея. “Как только Худо пробрался по этой дороге?” — удивилась она. Но эта мысль, машинально возникнув, тут же исчезла. Куда теперь? Домой? Или — на тот свет?