Михаил Емцев - Бог после шести

После этого короткого разговора с Олегом Виктор только растерянно поморгал глазами и, бормотнув “знаешь ли”, отошел в сторону. Шипела пустая магнитофонная лента, ползла” наматываясь на бобину, а Виктор рассуждал:

“Как же так? Все привычное, знакомое, все, что я делаю, мое, родное, и вдруг — не совсем мое? Совсем не мое? Глупость какая-то! Я человек, у меня — воля, цель. Я делаю что хочу, точнее — если мне позволяют делать. И вдруг заявление: я делаю не сам, а… Черт знает что! Трюк есть трюк, это куда ни поверни — трюк. А они говорят, им наплевать на трюк. А главное — что́ он значит. Да ничего не значит! Фокус-покус, больше ничего. И все. И точка”.

Расправившись с идеями притворяшек, Виктор почувствовал себя гораздо лучше. Однако ж на душе остался осадок. Червячок сомнения и раздражения нет-нет да поднимал голову.

А на даче тем временем опять что-то происходило. Виктор своими глазами видел, как кресло, на котором сидел Пуф, начало расти. Вздулись подлокотники, обволакивая растерянного парня, возвысилась и вытянулась спинка, набухли, слились в толстое основание ножки кресла. Не успел Пуф прийти в себя, как оказался заключенным в зеленоватую упругую массу, стремительно тянувшуюся вверх, к потолку. Толстый ствол поднимался и поднимался, прорываясь сквозь гирлянды и фонарики, пока голова растерянного Пуфа в ожерелье кружевного воротника, напоминавшая фантастический цветок, не уперлась в крашенные белилами доски.

— Ой! — сказал Пуф. — Оно, кажется, просится наружу, на улицу!

Из ствола во все стороны стрельнули зеленые ветки, из веток высунулись веточки с листьями. На ветках повисли апельсины.

Притворяшки захлопали. Виктору дерево тоже понравилось. Маримонда и Таня начали срезать апельсины.

— Судя по всему, Пуфик преуспеет в семейной жизни. Жизнь и потомство его будут подобны этому разросшемуся дереву, — толковал Худо.

— Ствол, конечно, несомненный знак мужества, — согласился Костя, — но есть и ограничения. Потолок, в который уперся Пуф, о чем-то говорит.

— Да, это точно. Не дадут развернуться Пуфику доски. Доски — бывшие деревья. Трупы деревьев преградят рост молодого дерева.

“Галиматья”, — решил Виктор.

Костя-йог подошел к аппарату для криков в бездну. Остальные молча наблюдали за ним и держались в отдалении. А Худо, присев на корточки, закрыл голову руками. Пуф из-под потолка кричал, чтобы Костя остановился, не смел ничего такого делать.

“Что они так переполошились?” — сонно подумал Виктор. Похоже, какое-то время он отсутствовал и пропустил нечто существенное.

Меж тем Костя присел на корточки перед граммофонной трубой и показал ей язык. Скорчил рожу. Вытаращил глаза. Захохотал и плюнул. Плевок шлепнулся на кофейную мельницу. Виктор рассмеялся, а притворяшки закричали:

— Костя, не испытывай! Она этого не любит!

Предупреждение опоздало. Откуда-то из-под трубы, странно изогнувшись, высунулась волосатая рука, вооруженная кинжалом, на конец которого был наколот конверт.

Кинжал воткнулся перед Костей в пол. Юноша выдернул оружие, снял письмо, стал озабоченно читать. На лице появилась растерянность, но Костя тут же нахмурил брови, демонстративно напрягся: “Ах!” — и упал в обморок. Это было неожиданно и здорово. Обморок выглядел как настоящий. Лицо юноши побледнело, глаза закатились.

— Умер?! — Притворяшки застыли в нарочитом скорбном ожидании. Довольно долго изображали они свою скорбь.

Первым очнулся Худо. Подошел к Косте, опустился на колени, приложил ухо к его груди.

— Зеркальце! — протянул руку к девушкам. Таня, дрожа, порылась в сумочке и извлекла зеркало.

Худо приложил стекло к губам Кости, показал чистую поверхность притворяшкам. Худо склонился к юноше, вложил письмо в его руку, накрыл тело скатертью, перенес на тахту, отделенную широким пологом от комнаты.

— Пусть ему будет мягче, — сказал он, закрывая неподвижные глаза Йога. — Он и так слишком долго лежал на плоском и твердом.

Виктор отчетливо помнил, как с потолка спустился Пуф. Худо проткнул Костиным кинжалом зеленый ствол, из дерева ударила струя воздуха, ветки поникли, апельсины покатились по полу. Пуф, ворча, выбрался из груды, обмякшей зеленой резины.

Потом они почему-то сидели на полу и обсуждали судьбу Кости-йога.

— Не повезло бедняге, — сочувственно сказала Маримонда, — надо же, как раз в Новый год! Это знаменательно.

— Я не понимаю, — обиженно и возмущенно сказал Худо. — Ведь никто из нас не пытается пройти через стену. Мы не едим вредных, ядовитых продуктов. Не бросаемся под автобусы, избегаем неприятных людей и уличных знакомств. Почему же мы, образованные люди, считаем, что с судьбой можно обращаться по-хамски? Испытывать ее безнаказанно, и вообще…