Сергей Кузнецов - Гроб хрустальный

-- Для меня это был такой урок свободы, -- продолжал Глеб. -- Помнишь, я спросил: "А куда мы идем?", -- а ты ответил: "А какая разница? Идем -- и все. Просто гуляем. Разве надо всегда знать, куда идешь?"

-- Я так говорил? -- изумился Феликс.

-- Ну, или почти так, -- смутился Глеб. -- Я так запомнил.

Теперь Феликс вспомнил: тем вечером он уверенно вел Глеба московскими переулками прямо к Карининому дому. Они постояли во дворе, Феликс посмотрел на темные окна и, ничего не объяснив, грустно пошел к метро. Через полгода Карина заявила, что больше не желает его видеть, оставив в наследство неплохие технические навыки в сексе и чудовищную неуверенность в себе -- во всем остальном. Навыков, впрочем, хватало, чтобы на физфаке слыть донжуаном и грозой слабого пола -- по крайней мере, до третьего курса, когда Феликс женился на малознакомой девице с биофака, которую как-то снял на пьяной вечеринке.

-- Это был для меня урок свободы, -- повторил Глеб. -- Я потом это часто вспоминал, когда уже с Таней жил. Неважно куда идти. Просто гуляем.

-- Про Таню слышно чего? -- спросил Феликс.

Глеб познакомил его с женой, и Феликс нашел ее совсем не похожей на тот образ, что создался у него по рассказам Глеба. Она была сильно старше, слишком много пила и смотрела сквозь собеседника. Честно говоря, тут Феликс никогда Глеба не понимал.

-- Нет, -- ответил Глеб. -- А что мне до нее? Она в Европе где-то.

В прошлом году Феликс тоже побывал в Европе, и в Германии случайно встретил Карину. Она уехала вместе с родителями в конце восьмидесятых и сейчас работала официанткой в какой-то берлинской забегаловке. Узнав Феликса, первая его окликнула.

-- Скажи, -- спросил Глеб, -- ты про Маринку Цареву ничего не знаешь? А то мне Абрамов что-то рассказывал. Ну, до того, как исчез окончательно.

-- Про Маринку? -- переспросил Феликс. -- Я встречал ее недавно, месяца два назад. Постарела сильно, с трудом узнал, осунулась вся как-то.

-- И где она?

-- В какой-то компьютерной конторе, кажется. Я ее на Комтеке видел, в апреле.

-- Телефон не взял?

-- Да нет, -- Феликс пожал плечами. -- Она как-то не рвалась общаться. Она с каким-то мужиком была. Да и я к ней, честно говоря, всегда был равнодушен. И история эта... как-то после смерти Чака совсем уж противно стало.

-- А при чем тут Чак? -- спросил Глеб.

Феликс на секунду замялся. Столько лет прошло, а все боится рассказать то, что сказал ему когда-то Абрамов. Впрочем, по справедливости, для школьных грехов должен быть срок давности -- и для этой истории он давно прошел.

-- Абрамов мне рассказывал, что это он подбил Чака стукнуть на Вольфсона, -- сказал Феликс, -- чтобы Маринка ему досталась.

-- Постой, -- сказал Глеб. -- Вольфсон говорил, что это реально мама Чака бегала к директрисе.

-- Ну да, -- кивнул Феликс. -- Но ведь это Чак ее, наверное, подговорил, так ведь?

-- Может быть ... -- протянул Глеб. -- Теперь я понял, что Абрамов имел в виду...

Феликс подошел к окну, откуда был виден кусок Ленинского проспекта, и задумчиво сказал:

-- Я тут на днях решил мимо школы проехать. Так там на углу Университетского, где всю жизнь стоял плакат "Вся влась в СССР принадлежит народу", теперь реклама какого-то банка. И я подумал: нет разницы, что написано, важно место. То есть реклама -- она как лозунг.

Он хотел объяснить, что за прошедшие годы все изменилось не так сильно, как когда-то казалось, и в целом система работает по-прежнему: на месте лозунга -- реклама банка, на месте КГБ -- бандиты, а все остальное -- без изменений: предательство на месте предательства, дружба на месте дружбы. С той лишь разницей, что, судя по рассказам его ушедших в бизнес однокурсников, с каждым годом места для дружбы все меньше, а для предательства -- все больше.

-- Да, -- кивнул Глеб, -- реклама такая же ложь. Но я вот думаю: а что было бы, если бы мы проснулись -- и там снова лозунг? Причем тот же.

-- Заснули бы обратно, -- пошутил Феликс.

-- Нет, я серьезно, -- не унимался Глеб. -- Если бы мы проснулись в 1984 году, такие, как мы есть, со всем знанием о том, что будет в 1987-м или там в 1991-м. Что бы мы делали?

Я бы не стал так переживать из-за Карины, подумал Феликс. Учил бы английский в универе и вообще пошел бы на ВМиК. И надел бы гондон, перед тем как десять лет назад трахнуть Нинку по пьяни. Но вслух сказал совсем другое:

-- Когда у меня бабушка умерла в 1989-м, я бы не стал на оставшиеся от нее деньги покупать себе "икстишку", уговорил бы родителей продать видак и телевизор и купил бы на все деньги квартиру в центре.