Сергей Кузнецов: Гроб хрустальный

Услышав про четыре факториал Глеб как-то сразу вспомнил то время, когда учился в пятой матшколе. В Москве было три пятых школы: обыкновенная и две "спец" -- языковая и математическая. Никогда не думал, сказал себе Глеб, что придется это вспоминать.

Звонок у двери отсутствовал, как Андрей и предупреждал, так что Глеб толкнул дверь. В прихожей стояла невысокая шатенка в яркой полупрозрачной юбке и черной маечке. Девушка чем-то напоминала Таниных подруг, которых Глеб не видел со дня развода -- и только сейчас он понял, что немного по ним скучает. Еще он увидел невысокого парня в немного мятом темном костюме, с небольшой шапочкой, прикрывающей затылок. Глеб смутно помнил, что это какой-то ритуальный еврейский головной убор -- талес? Цимес?

-- Привет, -- сказал парень Глебу и, протянув руку, представился: --Арсен.

-- Снежана, -- сказала девушка, и Глеб сразу подумал, что даже его собственное имя прозвучит теперь как-то заурядно.

-- Глеб, -- представился он и тут же спросил, -- а где мне Андрея найти?

-- Во второй боковой, -- сказал Арсен, -- как всегда.

Снежана засмеялась и чуть толкнула Арсена в грудь:

-- Он тут раньше не был, как же он найдет?

Глеб кивнул. Арсен, направляясь к двери, сказал:

-- Твоя очередь быть Ариадной, мать. -- Девушка на секунду замешкалась, а Арсен, чмокнув ее в щеку, добавил: -- Бывай.

Он пожал Глебу руку, крикнул в приоткрытую дверь: "До встречи, Нюра Степановна", -- и тут же покинул квартиру.

-- Пойдем, -- сказала Снежана. Глеб вошел за ней в большую комнату, где на столе стояли тарелки с остатками еды, были разбросаны компакт-диски и лежала стопка одинаковых книг. По привычке Глеб прочел название: "Семиотический подход к изучению наследия московско-тартусской школы", но легче не стало: лучше б какая-нибудь математика, там хоть слова знакомые. Аудиосистема в углу тихо пела песню на несуществующем языке -гзи-гзи-гзэо, -- а на стене висел плакат международной конференции по объектно-ориентированному программированию. Глеб подумал, что там наверняка можно было бы встретить кого-нибудь из его уехавших одноклассников. Чувство дежа вю, возникшее, когда Андрей объяснял про 24, усилилось. Глеб простился с этим миром много лет назад и никогда не предполагал вернуться.

Вслед за Снежаной он вышел в коридор. Высокий улыбающийся блондин сосредоточенно курил у окна, стряхивая пепел в консервную банку. На нем были клешеные джинсы и рубашка с большим воротником. Эта одежда напомнила Глебу школьные дискотеки в седьмом классе: так одевался главный пижон и стиляга их класса Феликс Ляхов.

-- Бен, Андрей у себя? -- спросила Снежана.

Блондин пожал плечами и, широко улыбнувшись, кивнул головой вглубь коридора: мол, проверь сама, я не знаю. Еще раз глянув на Бена, Глеб удивился, как такой реликт мог дожить до 96-го года. Впрочем, подумал он, может, просто мода возвращается?

Коридор -- как в любой старой коммуналке, Глеб в таких бывал пару раз в жизни. На первой двери Глеб заметил стикер с пятипалым листком и надписью "Legalize it -- NOW!" На второй -- приклеенная скотчем распечатка: собака сидит перед экраном компьютера, а внизу стандартным Courier написано "В Интернете никто не узнает, что ты @". Что это значит, Глеб не понял.

Комната оказалась крошечной, в углу стоял рюкзак, полный книг, --кажется, разных; на стуле валялась скомканная рубашка, два непарных носка и несколько старых пятидюймовых дискет. На полу -- сумка с эмблемой MIT, россыпь трехдюймовок и матрас, рядом с матрасом -- недопитая бутылка пива. Поверх не застланной постели в джинсах и майке с книжкой в руках лежал Андрей.

Глеб сразу вспомнил, как выглядела когда-то его собственная комната. Бардак в доме, объяснял он отцу, -- признак человека, для которого математические абстракции выше реальности материального мира. Вот Свидригайлов говорил, что бесконечность -- это банька с паутиной по углам. Не знаю, пижонил Глеб, счетную или континуальную бесконечность он имел в виду, но в любом случае именно бесконечность -- символ математического совершенства. Чем больше видимый хаос, тем ближе ты к совершенству. Отец считал Глебовы рассуждения демагогией, а Таня в самом начале их совместной жизни просто заявила: если дома будет твориться такое, она соберет вещи и уйдет, потому что ее как взрослую женщину бесконечность не интересует, а интересует лишь конечный срок собственной жизни, которую глупо тратить на...

Когда она излагала это, Глеб довольно быстро перестал слушать -- как отец переставал слушать его самого, -- но слова про конечность жизни ему запомнились. Больше они об этом не спорили. Впрочем, через восемь лет Таня все равно ушла, но привычка поддерживать минимальный порядок осталась.