Аркадий Львов: Улица Франсуа Вийона

Девушка, которая сидела рядом с ним, обхватила себя руками и сжалась: должны же когда-нибудь остановиться эти проклятые камни! Но камни давили неумолимо, и тогда она попыталась сдержать их усилием напряженных до предела мышц.

Франсуа улыбнулся: должно быть, ему в самом деле стало легче. Глаза его, с минуту еще назад глаза обреченного человека, заблестели и голос, неожиданно звонкий, стал бросать слово за словом в зал, а зал сотнями голосов возвращал эти слова:

Пляши, цветочница Нинетта,

Пока сама ты, как букет!

Но будет скоро песня спета,

Закроешь дверь, погасишь свет...

Ведь старость - хуже всяких бед!

Как дряхлый поп без приношенья,

Красавица на склоне лет;

Монете стертой нет хожденья.

Человек, которого в тридцать лет настигла старость, отчаянно гримасничал, норовя отвести руку смерти; и он, глядя на этого человека, одолевшего шесть веков, чтобы провести с ним сегодняшний вечер, в страхе ждал последнего мгновения - того последнего мгновения, когда живой человек из пятнадцатого столетия исчезнет. И люди, сидевшие рядом с ним, тоже в страхе ждали этого последнего мгновения. Он явственно ощущал единое силовое поле, в которое погружены все они - те, кого человек на сцене заставил прожить сегодня кусок своей жизни.

Занавес опустился. Аплодисментов не было. Корзин и букетов тоже не было - только несколько белых роз и дубовых листьев чьи-то руки незаметно положили на рампу.

Люди подымались и уходили молча. С лимана попрежнему тянуло гнилостными запахами разлагающихся в воде трав и камыша. Он остановился посреди дороги, рядом с девушкой в белом, - скрестив руки на груди, она медленно вдыхала запахи камыша, трав и сырой земли, шедшие с лимана.

- Я вас знаю, - сказала она неожиданно.

Он пожал плечами: возможно.

- Вы ведь телевизионщик - зачем же вы пришли в театр?

- Не знаю, - ответил он, - случайно: шел-шел и пришел.

- Случайно, - усмехнулась она. - А почему вы толчетесь здесь, среди этих людей, и не уходите? Тоже случайно?

- Нет, - рассмеялся он, - это уже не случайно. Мне хорошо с ними.

- Понимаю, - сдержанно произнесла она, - пришли, чтобы постичь загадочный, так сказать, театральный эффект присутствия, соучастия и сопереживания.

Нет, хотел он возразить, не для этого, но она опередила его:

- Только знайте, что зря: все равно никогда ваши телевизионные фантомы не обретут над живыми власть живых.

- Никогда, - быстро вставил он.

- Значит, вы понимаете это? Вы в самом деле понимаете это?

- Да, - кивнул он, - понимаю?

- И не говорите уже, что ваши телевизионные фантомы убьют театр?

Он рассмеялся:

- Боюсь - с этого вечера начинаю бояться - как бы не получилось наоборот. Живым нужны контакты с живыми - единое биополе. Театр - великий индуктор, и человеку в одиночестве... Можно, - вдруг прервал он себя, - я провожу вас?

- Да, - ответила она твердо, без промедления. - Можно.

Впереди шли люди. Он сказал: ускорим шаг, чтобы не отставать.