Андрей Столяров - Боги осенью

По-моему, даже Алиса его немного побаивалась. Во всяком случае, заметив, как я к нему в первый день обратился, отозвала меня в сторонку и предостерегла:

- Знаешь, ты с этим, Петипом, пожалуйста, будь поосторожнее. Ему незачем знать некоторые вещи, касающиеся только нас с тобой.

- А что, слугам вы не доверяете? - ехидно спросил я.

- Это - слуга Гийома, - с досадой сказала Алиса. - Я тебя предупредила - делай, как знаешь…

Больше она к этой теме не возвращалась.

Впрочем, и без Алисиного предупреждения никакой охоты откровенничать с желтолицым Петипом у меня не было. Зато с Миррой, служанкой самой Алисы, возникли совсем иные проблемы. Внешность ее в противоположность Петипу была совершенно земной, разве что, более экзотичной, чем мы, в Петербурге, привыкли; на мой взгляд, несколько негритянского типа: полные яркие губы, чуть фиолетового оттенка, смуглая кожа, приплюснутый и довольно широкий нос, - ноздри подрагивали, когда она со мной разговаривала - глаза будто две чашки топленого шоколада, и громадная пена мелко-пружинистых, тоже подрагивающих африканских волос. Точно Мирра буквально минуту назад вырвалась из знойной саванны. Для дождливого и хмуроватого Петербурга вид действительно экзотический. Впечатление это усиливалось голубым, как у космонавтов, комбинезоном - цельным, с длинной молнией впереди, заправленным в легкие полусапожки. Причем, эластичная и, видимо, очень тонкая ткань, облегая тело, подчеркивала все детали. Даже соски прорисовывались сквозь голубую материю. Из-за этого Мирра выглядела как бы полностью обнаженной. Отношения между ней и Алисой были немного странные: с одной стороны, вроде служанка, и повседневный быт это отчетливо демонстрировал - Мирра приносила завтрак Алисе, и даже мне, бегала по ее поручениям, когда Алису, скажем, интересовало, чем я сейчас занят, вообще - подавала, убирала, напоминала, следила за комнатами, ходила по утрам с веником и в переднике, но с другой стороны, где-то на третий день я увидел собственными глазами, как она гневно и явно раздраженно выговаривает за что-то Алисе, а Алиса стоит и слушает, покорно опустив голову, и на властную госпожу она в эту минуту ничуть не похожа, а потом поднимает лицо и робко произносит две-три фразы. Слов я не слышал, но она словно извинялась за что-то. В отношения госпожи и служанки это как-то не вписывалось.

Мирра сразу же взяла меня на прицел. Уже в первый момент, точнее - в первую ночь, нашего появления в крепости, как бы ни был я оглушен только что происшедшими трагическими событиями: сначала гибель Геррика на поединке, а потом мое изматывающее сражение с лордом Тенто, - я обратил внимание на яростный накал шоколадных глаз, устремленных в мою сторону, и в последующие дни тоже не раз ловил его в самые неожиданные минуты. Мирра разглядывала меня весьма откровенно. Более того, однажды в комнате у Алисы - та как раз отвернулась, доставая что-то из дорожной шкатулки, - она очень характерно приоткрыла полные губы и просунув сквозь белизну зубов неожиданно яркий язык, точно поддразнивая меня, провела по воздуху влажным кончиком. Жест, по-моему, понятный любому мужчине. А в другой раз, столкнувшись со мною в дверях на выходе, она не посторонилась, как это делали все остальные, а напротив, немного прогнулась в своем облегающем комбинезоне, и подавшиеся вперед груди ее довольно явственно прошли по моему телу. Я даже закашлялся от смущения. Тем более, что Алиса, по-моему, глянула в это минуту в нашу сторону. Не знаю, заметила ли она соприкосновение или нет, но на всякий случай я стал теперь держаться от Мирры на некотором расстоянии и, встречаясь с ней в коридоре или на площадке, которую условно именовал «строительной», делал вид, что задумался и сам уступал ей дорогу.

Только неприятностей с девочками мне еще не хватало! Правда, сдерживаться при таком откровенном призыве было достаточно трудно. Тем более, что Алиса с нашего появления в крепости стала неприкосновенной.

- Нельзя, - говорила она, вежливо, но твердо пресекая все мои попытки добиться сближения. - Я не имею права растрачивать силы по пустякам. Скоро они понадобятся мне - все, до последней капли, - и вдруг, точно спохватившись, приседала в почтительном реверансе. - Прошу простить мою слабость, милорд муж…

И хотя я отлично знал, что мужем она меня назвала только под давлением обстоятельств, но за этот действительно почтительный реверанс и за взгляд, которым он сопровождался, я готов был простить что угодно.