Колин Уилсон - Страна призраков

Внешность была, что и говорить, внушительна. Особо привлекали к себе внимание тонкий крючковатый нос и непроницаемо черные, глубокие, как омуты, глаза, взирающие с проникновенной пытливостью. Необычной высотой лба он чем-то напоминал людей-хамелеонов (кстати, лоб был почти без морщин). Волос на голове не было.

Глаза-уголья впивались, казалось, в самую душу Найла — хотя, разумеется, то же чувствовал каждый из присутствующих.

Тут Маг, не размыкая губ, заговорил телепатически. Стало понятно, для чего нужны экраны: с аудиторией общались не губы, а лишь глаза. Без увеличения это вряд ли было бы возможно: речь Мага звучала на несколько ином диапазоне.

«Народ мой, — обратился он к залу тоном льдистым и четким, совершенно не выдающим возраст. — Приветствую тебя на двести двенадцатой годовщине созидательного труда».

Значит, это собрание по счету двести шестое. Мысль о том, что возраст карвасида исчисляется уже несколькими столетиями, ввергала в благоговейный трепет. Безусловно, это же чувство разделяли все присутствующие, кто видел сейчас незабываемое лицо с гипнотическими глазами.

«Сегодня здесь присутствуют двое посланников из города Корш, где я когда-то родился. Они прибыли от имени пауков, что ныне там царствуют».

Все поглядели на Найла с капитаном. Последняя фраза, впрочем, смущала: ведь Маг знал, что он не просто посланник, а правитель города пауков.

«Всем вам известно, что четыреста тридцать два года назад я привел своих соратников сюда, в Страну Призраков, и мы основали у озера свой первый лагерь».

Публика облегченно перевела дух, словно слушающие сказку дети: эта часть речи карвасида была, похоже, всем знакома.

«В те времена по окрестностям скитались лишь нечистые духи да троглы, ненавидевшие нас уже за то, что мы сюда явились».

Аудитория содрогнулась при мысли об этих злыднях (слова Мага сопровождались соответствующим видеорядом).

Карвасид (называть его иначе язык не поворачивался: слово «маг» отдавало чем-то неуважительным, вроде шарлатанства) умело жонглировал вместо слов образами. Внутреннему взору представал неприветливый край, небо над которым было не в пример темнее, чем сейчас. Гладь озера и та смотрелась зловеще.

Он поведал, как четверо его товарищей погибли и как тяжко пришлось в ту первую зимовку, когда довольствоваться приходилось лишь рыбой да мхом-сфагнумом. Все это Найл уже слышал от Тифона, но живописание карвасида было несравненно реалистичней: ощущение такое, будто сам переживаешь все это вместе с героями повествования.

Инстинктивная неприязнь к Магу, запавшая Найлу в пору его видения в Белой башне, стала постепенно сменяться сочувствием, чтобы не сказать симпатией. Этот рубленый профиль и четкая деловитость выдавали доподлинный героизм личности, с которой надо брать пример стойкости и решимости. Эти аскетически худые щеки носили на себе печать многих лишений; то же самое можно было сказать и о запавших, но не утративших пронзительности глазах, и о горестных складках у рта.

Этот великий властитель — если он настроен исцелить Вайга, — разумеется, может располагать полной его, Найла, лояльностью. Для него будет честью, если этот поистине великий человек соизволит стать его другом и наставником.

Речь была продолжительной — с полчаса, — но никто из стоящей на ногах аудитории не посмел и пошевелиться.

Когда карвасид в заключение сказал, что намеревается обменяться с городом пауков посольствами, вспышка восторженности едва не сшибла Найла с ног. Казалось, зал вот-вот взорвется аплодисментами — а впрочем, карвасид не выносит шума. Кстати, народ смотрел в основном не на Найла, а на капитана.

По окончании речи карвасид вновь надел свои заглушки, и толпа теперь уже безудержно возликовала. Мужчины и женщины размахивали руками, обнимались и целовались; у многих по щекам струились слезы. Такого энтузиазма Найл не встречал с той самой поры, как народ обрел свободу в его собственном городе. Это все, видимо, от заявления карвасида насчет обмена послами. Что и говорить, быть провозвестником столь радостного события и приятно и почетно.

Видя, как все ему улыбаются, Найл с тревогой подумал, не позвали бы его сейчас, чего доброго, на сцену. Стоять рядом с самим карвасидом — мысль об этом была до странности мучительной. Так что Найл вздохнул с облегчением, когда карвасид, унимая всеобщий восторг, поднял руку, а вышедший на сцену Тифон объявил о предстоящем вручении трудовых наград. Люди готовно выстроились у сцены цепочкой. Первыми в ней были мэр со своей спутницей, а также главный огнеборец.