Журнал «Если» - «Если», 2003 № 10

— На выборы ходим… — желчно присовокупил колдун. — В том-то, брат, вся и штука, что каждая опухоль мнит себя цивилизацией. Помню, — со скорбной гримасой продолжал он, — пришел ко мне однажды хворый — порчу снять. Оказалось: саркома… Заглянул я к нему в опухоль, а у них там, Глеб, такая философия развилась — Канту не снилось…

— Где? — ошалело переспросил ученик.

— В саркоме! — злобно выговорил кудесник.

— У кого?

— У клеточек, ясное дело!

— И… чем всё кончилось?

— Погнал к хирургу, — нехотя отозвался Ефрем. — Что было дальше — не знаю. Наверно, оттяпал он ему эту хренотень… со всей философией… за компанию…

— Слова наставника прозвучали убедительно и зловеще. Всё же Глеб нашел в себе силы осклабиться:

— Не жалко было?

— Жалко, — опечалившись, признался колдун. — Дефиниции мне у них шибко нравились… А куда денешься? Вот и нас теперь тоже…

— Стукнул кулаком по колену, гневно ухнул нутром. — И ведь говорили, говорили придуркам: кончайте размножаться — заметят… Достукались! Куда ни глянь — НЛО так и роятся! А это ведь, Глеб, медицинские зонды: исследуют они нас, кое-кого даже вон на анализ берут… перед операцией…

И столько послышалось в его голосе отчаяния, что юноше и впрямь стало не по себе.

— Вырежут… — оторопело повторил он. — И… куда мы потом? В Царство Небесное?

— Жди! Разлетелся! — бросил в сердцах кудесник. — Всё вырежут, понял? И астрал, и Царство Небесное! Я ж сказал: до последнего метастаза!

Вот теперь, похоже, Глеб испугался всерьез.

— Когда начнут? — еле выпершил он.

Ефрем Нехорошев уклончиво повел бровью.

— Уже инструменты готовят…

Глеб вскочил.

— Да сиди ты! — буркнул колдун. — Это по ихним меркам — уже. А по нашим… — Задумался, прикинул. — Миллениума полтора еще протянем…

Дрыхнущий на мониторе Калиостро шевельнулся, приоткрыл циничные светло-зеленые глаза и укоризненно взглянул на остолбеневшего Глеба, как бы желая сказать: «Ну а ты что, первый день с ним таком, что ли?»

Выяснив, что конец света отодвигается за грань разумения, Глеб мигом воспрянул духом и двинулся в кухню — похвастаться самостоятельно добытым приворотным корешком. Однако общение с кудесником даром не проходит: приоткрыв уже дверцу холодильника, юноша помедлил, недоуменно сдвинул брови. Вырежут. Чепуха какая-то! Вот так просто возьмут и вырежут?

Он захлопнул дверцу и пошел обратно. Старый колдун Ефрем Нехорошев по-прежнему горестно цепенел на табурете.

— А эти! — с вызовом сказал Глеб. — Ну, которые нас резать собрались… Может, они сами опухоль!

— Да наверняка… — безразлично ответил чародей.

— Так, может, их раньше, чем нас, оттяпают!

Кудесник вздохнул.

— Во-первых, вряд ли. У тех, в ком они завелись, время еще медленней идет… А во-вторых, нам-то какая разница?

Юноша подумал и тоже сел.

— Козлы! — расстроенно сказал он. — Чуть что — сразу под нож! А лечить не пытались?

— Еще как пытались! Чума, оспа, сифилис… теперь вот СПИД…

— А говорили, чума — это кара Божья…

Колдун раздраженно дернул бровью:

— Да там уже не разберешь: где лечение, где самолечение… В Царстве-то Небесном тоже забеспокоились! Сначала просто промывали…

— Чем?

— Водой! Кстати, подействовало… поначалу… Потом опять рецидив. Решили прижигание попробовать — два города прижгли: Содом и Гоморру… Нет чтобы сразу! Не помогло, короче… Растет опухоль и растет! Христа прислали. Апостолы — те сразу поняли, к чему он клонит: лучше не жениться. Чтобы, значит, людишек зря не плодить…

— Эх… — прервал его с чувством Глеб. — Да разве можно с таким народом по-хорошему!

— По-всякому пытались, Глебушка, по-всякому… Гитлер, Сталин, Пол Пот… Тоже ведь добра хотели — человечество уменьшить, чтобы ни одна сволочь нас в микроскоп не углядела… Ничего не помогает… — Колдун пригорюнился, подпер кулаком щеку. — Живучие мы, Глебушка… — Он опустил свободную руку почти до уровня пола и меланхолически принялся оглаживать что-то плоское и незримое. Надо полагать, ученая хыка, почувствовав, что у хозяина дурное настроение, рискнула выбраться из-под кровати и теперь, неслышно поскуливая, путалась в ногах.

Глеб ворочался на узком ученическом топчанчике, ежеминутно проваливаясь то ли в сон, то ли прямиком в не вырезанный еще астрал. Мерещились ему (а может, и не мерещились, может, действительно каким-то образом воспринимались) стальные отсветы огромных ланцетов и оглушительный, как армагеддон, шорох сдираемого с лезвий целлофана.