Виктор Колупаев - Жизнь как год

Людей много. Идут и по тротуарам, и по булыжникам, сворачивают в переулки и улицы, идут и компаниями с песнями и хохотом, идут в одиночку. Есть и «поддатые», но эти здесь быстро трезвеют. Да и к чему это? Я пьян, пьян. Ни с того ни с сего, без всяких бутылок и стаканов. Нет, не пьян, я опьянен.

А у Лагерного сада раздолье… Площадь огромна и звонка. Жаль вот только, что и здесь неподалеку клиника. Но эта все же подальше, чем у Московского тракта.

Ночь дышит, живет и проходит…

Ух ты! Я ведь чуть было не забыл про дождь. Дождь тогда был. Будет и сейчас.

Никто из них и не заметил, как надвинулась туча. Тихо зашелестело что-то со стороны реки, зашуршало и обрушилось. Дождь плотный, прямой, теплый. Крупные капли его взбивают пузыри на асфальте. Приглушается музыка. Неужели побегут? Да нет… Только двое держат над баяном куртку. Кто-то стаскивает с себя уже промокший пиджак и накидывает на плечи девушке. Но парней в пиджаках здесь мало. Ведь ночь так тепла. Облепили мокрые платьица фигурки девушек, шлепают по ногам широкие штанины у парней. Кто-то все же не выдержал, побежал по лужам. Но, впрочем, им просто пора в общежитие, и дождь тут ни при чем.

Дождь короткий, минут на десять. И снова звезды, да такие огромные, такие яркие! А что теперь волноваться? Пять минут, и платье высохнет. Но зато откуда-то ударяют запахи. Чистым и благоуханным пахнет после дождя.

Я еще брожу. К роще, к Лагерному. Сам Лагерный сад – не мой участок. Это так, для порядка. Мне уже ничего не нужно делать.

Светает. Пятачки рассыпаются. Но человек пятьдесят возле Лагерного продолжают танцевать. А у аккордеониста сводит пальцы, и он иногда ошибается. Да только его уже все равно не слушают.

Вот и кончается моя работа. Потанцевали, погорланили песни, побродили по тихим и зеленым улицам и садам.

И всю ночь шли по улицам машины, и никто не нарушал сон больных, рожениц и вполне здоровых людей.

Разве что дождь… Дождь действительно был. Теплый, тихий и короткий.

Уже светло. Солнце иногда выглядывает из-за коробок бетонных домов. Прохожих еще мало. Я иду домой.

А что же мне вспомнить на следующую ночь? Вообще-то я никогда не задумываюсь над этим. Настроение должно само все подсказать. Но сейчас хочется чего-то особенного. Гуляния, что ли? От Лагерного сада до речки Ушайки.

Ведь были же такие. Были! Начинались еще в апреле и продолжались до самой осени. И никто их специально не организовывал. Никто никого не заставлял, не принуждал, не уговаривал. На улицы Тимирязева и Ленина вываливал весь город. Ходили, танцевали и пели. Кто что хотел. Вот только что делать с транспортом? Оборвать где-нибудь тролли? Или вскрыть канализацию за деревянным мостом? Теперь-то на его месте бетонный. Нет. А как же пассажиры, рвущиеся с вокзала на Каштак? Что же придумать?

Что-нибудь придумаю.

Вот я и дома.

Жена уже встала.

– Все нормально? – спрашивает она.

– Все нормально, – отвечаю я.

– Устал?

– Да нет. Не устал я нисколько.

Она подходит ко мне и долго смотрит в лицо. Не в глаза, а в лицо.

– Стареешь ты. Вот еще морщинка появилась.

Чего это я старею? Ну, не без этого. И морщинки, конечно, есть. Да только это еще не старость.

О, милая, да ты, кажется, сама провела ночь без сна. Тоже путешествовала?

– Вспоминала, – говорит она, угадав мой вопрос. – Накатилось что-то. Не уснуть… Да. Унеси сегодня туфли в Дом быта. Каблуки твоя дочь сбила на булыжниках.

– На каких булыжниках? – удивляюсь я.

– На самых обыкновенных. Пришла под утро, туфли в руках. Возле политехнического сбила на булыжниках. Они, видите ли, вальсировали от Университетской рощи до Лагерного сада.

– Ладно. Отнесу.

Уже давным-давно булыжную мостовую по проспекту Тимирязева залили асфальтом.

– Пей кофе, – говорит жена. – И все же, сколько у тебя морщинок от этой работы.

Это не от работы. Тут другое. Мы взрослеем, стараясь заглянуть в свое будущее. Мы стареем, потому что все чаще и чаще возвращаемся в свое прошлое…

Но вслух я ничего не говорю.

Да она и сама это знает…

Каждый год в конце сентября я беру отпуск. Меня не влечет бархатный сезон на юге, я остаюсь в городе.

Рано утром я выхожу из дому и спешу в лес. Что тянет меня туда? Затихает шум машин и перезвон трамваев. Город остается позади. И вот я среди берез. Они стоят наполовину голые, и ветер ежесекундно срывает с них трепетные живые листочки, которые, описывая замысловатые траектории, мягко падают на землю. Ласковый золотой дождь, золотая земля, золотое солнце и воздух. И лишь стройные молнии белых, как снег, стволов берез.