Курд Ласвиц - На двух планетах

- Я не вижу другого исхода. И раз ты ко мне пришла, я не могу дольше колебаться в решении моей судьбы. Я пойду.

Она бросилась к нему на шею.

- Иди, - воскликнула она, - идем вместе и тотчас же!

- Как, теперь? Сейчас же? Что ты говоришь? Теперь вечер, а я, от неожиданности, не успел тебя даже расспросить, как ты сюда попала?

- Пойдем к Ла, и ты все поймешь.

Он еще раз заключил ее в свои объятия. Потом они направились рука об руку в сад. Они остановились у самого воздушного корабля.

- Прости меня, - сказал Торм Исме, - но итти теперь в общество других, здороваться с ними, разговаривать, - я этого не могу, и кроме того сейчас поздно, чтобы вести переговоры с Эллем, даже если бы Ла...

- Я позову Ла.

Совещание с Ла продолжалось недолго. - Вас, Торм, - сказала она, - Элль примет во всякое время, а вы не успокоитесь, пока дело не будет окончательно решено. Для нас же желательно разобрать все это еще сегодня ночью, потому что земля Европы жжет мне ступни, и я бы хотела с восходом солнца быть высоко над облаками. Через полчаса вы можете уже находиться в комнате Элля.

- Ваши интересы решают вопрос, - сказал Торм. - Из-за меня вы не должны задерживаться. Я готов.

Ла повела Торма и Исму на корабль. Они видели, как она говорила с Грунте, который покинул корабль. Потом они остались одни в маленьком салоне. Чего только им не надо было сообщить друг другу! Мм казалось, что они только что начали разговор, когда вошла Ла и сказала:

- Мы находимся у выступа дворца культора, на пристани для воздушных кораблей, выходите скорее и велите доложить о себе. Наш корабль вы найдете на Площади Акаций, куда вас доставит в несколько минут, любой из стоящих на площади экипажей. А пока счастливого пути!

Исма молча обняла Торма, затем он спустился по корабельной лестнице. На городских башнях било одиннадцать, когда дежурный спросил Торма, что ему угодно. Посещение в такой поздний час могло быть вызвано только очень важными обстоятельствами, поэтому он не поколебался спросить, принимает ли культор. Но Элль еще работал. Он побледнел, когда прочитал карточку.

- В мой личный кабинет, - сказал он.

Оба приятеля стояли друг против друга. Оба чувствовали себя несвободными. Оба вели борьбу с властью рока, который оказался сильнее их и которому они должны были теперь покориться. Но только на мгновенье их взгляды остановились друг на друге. Каждый увидел в другом молчаливую скорбь, которая его снедала, и воспоминание вознеслось к годам верной, совместной, дружественной работы и смелых надежд. Умиление свидания заволокло мрачный взгляд тихой радостью. Они поспешили друг к другу, и руки их соединились:

- Вы прежде всего захотите знать, где я был, - начал наконец Торм, - я же пришел сюда, чтобы услыхать от вас - вы принимаете меня как друг, но как примет меня культор - что я должен ожидать?

- Я вас не совсем понимаю, - возразил Элль в замешательстве, - что побуждает Вас к такому вопросу? Говорите откровенно. Вы приехали из Тибета через Калькутту?

Торм содрогнулся. - Ах, вы знаете? Но выслушайте все сперва.

Он вкратце сообщил о своем бегстве с полюса и с воздушного корабля и о тех событиях, которые при этом произошли. - Он ничего не утаивал. Он рассказал, что побудило его не разыскивать ни своей жены, ни Элля, а укрыться во Фридау; рассказал, что там его узнала Зэ, что таким путем Исма его разыскала и что сейчас он находится здесь, чтобы услышать совет Элля и понести ответственность за свои действия.

Элль молча слушал, склонив в раздумьи голову на руку. Он не прервал его не единым словом, и по его лицу совершенно не было видно, что в нем происходило.

Этого он не знал. Проступок против корабельного сторожа был губителен для Торма. Элль, в качестве высшего должностного лица, не мог оставить его безнаказанным. Только что полученное предписание возлагало на него особенно тяжелую обязанность. Если он последует указаниям центрального совета, то участь Торма решена. Она была в его руках. Один нажим на этот звонок, - и он не уйдет больше из этой комнаты к Исме, - и тогда? Исма будет свободна. Но где она? Она его оставила, не сказав ему ничего на прощание, и поспешила к своему мужу. Глубокая, горькая боль оскорбленной любви пронзила его. В течение многих лет Исма поддерживала в нем полную радостных надежд дружбу, пока ожидание близкого счастья не захватило его всецело, - и теперь, теперь он был для нее ничем. Вот какова была Исма! Да, он мог ей отомстить. Он мог также... Но имел ли он право молчать? Мог ли он, узнав о преступлении Торма, отпустить его безнаказанно? Возвратить его супруге и охранить их счастье? И как вынести тогда мысль о ней?