Журнал «Если» - «Если», 2011 № 08

— Ой, лимончики, вы мои лимончики…

Соломон усадил Василия в кошачью коробку. Кот тут же высунул морду в специальное отверстие и замер, не сводя пристального, немигающего взгляда с Соломона. Соломон пристегнулся в кресле. Откуда-то снизу запахло дымом.

— Вы растете у Сони на балкончике…

Данька попытался было колотиться в дверь, но больно ушиб руку. Стрелять он так и не решился, опасаясь испортить хорошую вещь.

Когда сцена под его ногами стала угрожающе двигаться, Данька поспешил к выходу.

Что он видел дальше, то видел и весь Качибей.

Легкими спичками осыпались с оперы строительные леса. Задрожала земля, из-под здания повалил дым.

Потом медленно, как во сне, та часть крыши оперы, что была над сценой, разделилась на лепестки. Этого с улицы никто не мог рассмотреть, но слышны были лязг и грохот жуткий. Уже собралась огромная толпа самых бесстрашных и любопытных существ в мире — качибейских зевак. Пахло гарью, качибейцы охали и свистели, иностранцы тоже что-то щебетали на своем птичьем языке, тетки крестились, поминая попеременно то бога, то черта. Беспризорники, не теряя времени, таскали кошельки.

Со скрежетом выдвинулся вверх и возвысился над Качибеем нос ракеты Туманского. Включились вдруг рупоры на столбах и стали передавать на весь Качибей голос Соломона.

А Соломон пел:

— Хоть бы что приличное, — возмутился какой-то интеллигент, но был тут же зацыкан окружающими.

Толпа дрогнула, заволновалась. Здание оперы и площадь перед ним трясло уже нешуточно.

Замер весь город. Перестали плакать младенцы, умолкли птицы, остановились трамваи. Застыли в воздухе дирижабли, оборвались нестройные голоса патефонов. Где-то далеко, в балтском направлении, захлебнулись и утихли коммунарские орудия, штурмовавшие подступы к Качибею. Люди забыли дышать.

И тут грохнуло.

Нечеловеческий звук прошел такой волной, что отступил прибой по всему качибейскому побережью. Черный дым сплошным покрывалом накрыл Качибей, и город пропал, растворился во тьме.

Кажется, прошла вечность, прежде чем дым рассеялся.

Оглушенные, черные от сажи, красными глазами смотрели люди на руины, бывшие только что оперой. Один лишь Данька глядел в небо, с которого сыпал серый пепел.

«БББ» — так американские критики в конце прошлого века прозвали трех писателей, фамилии которых по случайному совпадению начинались на указанную букву: Грегори Бенфорда, Дэвида Брина и Грега Бира. Трех ярких звезд «твердой» научной фантастики, к середине восьмидесятых совершивших стремительный спурт в лидеры этой литературы. Одному из них, Грегу Биру, в этом месяце исполняется шестьдесят.

«Великая тройка «Б» пришла в научную фантастику, когда лучшей образной характеристикой ситуации, сложившейся в американской SF, послужило бы название известного фильма Анджея Вайды «Пейзаж после битвы». Эта литература победила в многолетней баталии за признание критиками и рынком. И хотя боевые порядки старой гвардии — той самой, что обеспечила славную викторию, — неудержимо редели, ветеранам было кому передать эстафету. Причем, в отличие от старших товарищей, годами завоевывать это признание молодой поросли не пришлось.

Сразу, первыми же произведениями, заявили о себе и три упомянутых литературных вундеркинда. Все трое — из Калифорнии (Бенфорд, правда, родился в штате Алабама, но его научная и литературная жизнь была связана с Калифорнией), убежденные технократы и блестящие рассказчики. Наконец для всех троих такие понятия, как «нетривиальная идея» (естественнонаучная, гуманитарная или социальная — не суть важно), далеко не пустой звук. Все члены этого неформального братства пишут фантастику не только для того, чтобы развлечь читателя (хотя и этим владеют в совершенстве), но и чтобы его как следует напрячь, заставить задуматься. При общей изнеженности сегодняшнего читателя, предпочитающего забавляться технологическими игрушками и в штыки принимающего предложение заняться «интеллектуальной гимнастикой», последнее выглядит почти религиозным подвижничеством.