Джон Варли - Титан (другой перевод)

— Думаю, Гею это впечатлит, — сказала Апрель. — Идите к ней. Станьте в ее ступице и кричите. Не лебезите и не клянчите. Скажите ей, что у вас есть право на ответы — ради всех нас. Она прислушается.

— Давай с нами, Апрель.

Женщина-ангел попятилась.

— Меня зовут Ариэль Стремительная. Я не летаю ни с кем, и никто не летает со мной. Мы больше никогда не увидимся. — Апрель опять упорхнула, и Сирокко поняла, что она сдержит слово.

Тогда она оглянулась на Габи. Та театрально закатила глаза и скривилась.

— Ну что, полезли?

— А почему, черт побери, нет? Ведь я и правда хочу там кое о чем спросить.

— Я не герой, сама знаешь.

— Ясное дело, не герой. Героиня. — Сирокко прыснула. Они с Габи лежали в укрытии. Шел последний день четырнадцатой зимы на их восьмом месяце в спице. От ступицы подруг теперь отделяли всего лишь десять километров. Эти десять километров они уже одолевали — но только во сне, пока шла оттепель.

— Не придуривайся. Если кто-то из нас героиня, так это ты.

Габи покачала головой.

— Да, я помогала. Без меня тебе наверняка было бы куда тяжелее справиться.

Сирокко сжала ее ладонь.

— Но я только тащилась вслед. Да, из нескольких передряг я и правда помогла тебе выбраться, но в герои и близко не гожусь. Герой не попытался бы сбросить Джина в пропасть без парашюта. Кроме того, ты бы и сама со всем справилась. А я нет.

Потом они долго молчали. Каждая погрузилась в свои мысли.

Сирокко сильно сомневалась в правоте Габи. Что-то казалось ей верным, хотя вслух она этого бы никогда не признала. Да, Габи бы их сюда не довела. В вожаки она не годится.

«А я? — задумалась Сирокко. — Я-то гожусь?» И решила, что по крайней мере все для этого делала. Но разве смогла бы она провернуть все в одиночку? Вот это казалось крайне сомнительным.

— А весело было, правда? — негромко спросила Габи.

Сирокко не на шутку удивилась. Назвать мучение длиной в восемь месяцев веселым?

— Честно говоря, у меня другое слово на языке вертится.

— Ну да, все так. Но ты понимаешь, о чем я.

Как ни странно, Сирокко тут же поняла. И наконец открыла для себя причину той хандры, в которую последние несколько недель то и дело погружалась. Поход скоро закончится. И они либо отыщут способ вернуться на Землю, либо нет.

— Не хочу возвращаться на Землю, — заявила Сирокко.

— Я тоже.

— Но не можем же мы повернуть назад.

— Тебе виднее.

— Да не виднее мне! Просто у меня упрямства больше. Но мы должны идти дальше. Должны. Ради Апрель, Джина и всех остальных мы обязаны выяснить, что с нами такое проделали и зачем.

— Вытащи-ка мечи, а?

— Думаешь, будут проблемы?

— Не из тех, что решаются мечом. Но с ним мне как-то спокойнее. К тому же я герой, сама говоришь. А какой герой без меча? Это ж курам на смех.

Габи спорить не стала. Опустившись на одно колено, она порылась в лишнем рюкзаке, достала оттуда пару коротких мечей и перебросила один Сирокко.

Они стояли невдалеке от верха того, что по всему должно было оказаться последней лестницей. Подобно той, по которой они взбирались у основания спицы, эта вилась спиралью вокруг троса, что вдруг снова обнаружился на верху длинного, голого склона, отмечавшего границу меж лесом и верхним клапаном спицы. Двое суток, активно пользуясь ледорубами, веревками и крюками, взбирались они по этому склону.

Масла в лампе уже не осталось, и взбираться по лестнице приходилось в кромешной тьме, беря одну ступеньку зараз. Подъем шел без приключений — пока где-то впереди Сирокко не различила слабое красноватое свечение. И не почувствовала острого желания взять в руку меч.

Превосходное это было оружие, хотя рукоятка могла быть и поменьше. На такой высоте меч почти ничего не весил. Чиркнув спичку, Сирокко погладила выгравированную на лезвии фигуру титаниды.

— Н-да, — заметила Габи. — Ты прямо с картины Фразетты.

Сирокко оглядела себя. Оборванные лохмотья некогда роскошных одеяний. Бледная кожа — там, где она вообще проглядывала под слоем грязи. Лишнего и даже части совсем не лишнего веса Сирокко лишилась, а все оставшееся стало на редкость твердое и жилистое. Кожа на руках и ногах сделалась грубой как звериная шкура.

— Вот обида. А я всегда хотела смотреться одной из тех див Максфилда Пэрриша. Такой благородной-благородной.

Отшвырнув спичку, она зажгла другую. Габи все еще на нее глазела. Глаза ее поблескивали в желтом свете. Сирокко вдруг отчего-то сделалось спокойно и хорошо. Она улыбнулась, затем рассмеялась и обняла Габи за плечи. Габи с неуверенной улыбкой тоже ее обняла.