Джон Криси - Искатель. 1991. Выпуск №2

Гордый облик Надежды Георгиевны, жены кавторанга Михайлова, я воплотил в фигуре «Комсомолки с книгой», или «Вузовке», как значится в каталоге… Ужасное слово! Неприличие какое-то… Вы подумайте только, сказать о девушке — «ву-зов-ка». Черт знает что!

— Простите, — перебил его Шулейко. — А самого Михайлова вы не изображали?

— Нет. В тех фигурах, что выставлены в Ретро-парке, Михайлова нет.

— А фотографии его у вас не сохранилось?

— У меня вообще ничего не сохранилось. Думаю, что фотографий Михайлова вы нигде не найдете. Во-первых, он не любил фотографироваться; во-вторых… Вот во-вторых-то я и хочу все рассказать… В 1931 году я отформовал для Матросского клуба бюст Сталина. Цемент оказался некачественным, и голова вождя дала трещину. Меня арестовали, обвинили в контрреволюционной деятельности, припомнили офицерские погоны. Но следователю показалось и этого мало — пришил шпионаж в пользу Турции за то, что накануне ареста разжег костер на берегу моря, а значит, подавал сигнал турецким подводным лодкам. На самом деле мы праздновали Олин день рождения и в развалинах Херсонеса жарили вечером на костре мидий… Дали мне на всю катушку — двадцать лет лагерей плюс пять ссылки. Вот тогда-то я и сказал себе: «Сие есть кара. От судьбы не уйдешь». И принял свою участь как заслуженную, ибо «Святой Петр» снился мне едва ли не каждую ночь. После ареста совесть меня отпустила. Я искупал свою давнюю вину. Строили дорогу в приполярном Урале. Каково мне там пришлось — перечитайте «Один день Ивана Денисовича». На девятый год я превратился в старика-доходягу, хотя мне не было еще и сорока пяти. В ту зиму я уже готовился «к отправке на волю с фанерной биркой на ноге». Надо было найти спасение… И я его нашел. Помог мне в том не кто иной, как… капитан второго ранга Николай Михайлович Михайлов…

В конце сорокового года я, ни на что особенно не надеясь, написал письмо наркому обороны о том, что располагаю важными научными сведениями, которые могут быть использованы для защиты СССР. Упомянул о работах Михайлова на подводной лодке «Сирена».

Случилось чудо — меня отправили в Москву в Особое техническое бюро под началом весьма энергичного инженера-изобретателя Бекаури.

Особым наше техбюро называлось потому, что в нем преобладали репрессированные конструкторы. Наша группа разрабатывала сверхмалую подводную лодку «Пигмей». Для ее испытания я и еще несколько инженеров были направлены в Севастополь. Мы приехали туда за неделю до начала войны да так там и застряли, став как бы неофициальным филиалом Остехбюро.

Об Оле и дочери я ничего не знал — осужден был без справа переписки, В город нас не выводили. Но я нашел способ побывать дома… И вот вхожу я в родные комнаты в сопровождении двух работников НКВД. В кабинете Стеша клеила новые обои.

— Здравствуй, Стеша.

— Здравствуйте, коли не шутите, — отвечает она со стремянки.

— А где Ольга Адамовна?

— Там, где и все жены врагов народа. Где же ей еще быть-то?

Пропустил я это мимо ушей.

— Здесь в шкафу хранились чертежи. Целый рулон… Онас собой их забрала?

— Я ей в чемоданы не заглядывала! — Стеша пришлепнула и разгладила на стене новый лист обоев… Летом сорок второго, во время массированного авианалета, тяжелая бомба попала во флигелек, где размещался «филиал Остехбюро». Я едва выбрался из-под дымящихся обломков и, оглушенный, побрел, покачиваясь, наугад… Меня никто не хватился, никто не остановил. Шел последний штурм Севастополя… Кому я был нужен? Глупо было идти в комендатуру и просить: «Арестуйте меня снова». Но и оставаться на виду в городе, где суд правился по законам осадного положения, тоже было нельзя.

Не помню, как добрел я до старого итальянского кладбища… Старинные склепы заросли бересклетом так, что по дорожкам, когда-то ухоженным, а теперь запущенным, пришлось пробираться как по непроглядным зеленым коридорам. Солнечные блики играли на замшелых ликах мраморных ангелов и скорбящих богинь. Вдруг двери одного из склепов приоткрылись с ржавым скрипом, и из сумрака гробницы выбралось существо в драном матросском бушлате, стоптанных опорках и татарской тюбетейке. Заметив друг друга, мы оба замерли — испуганно, настороженно, выжидающе…

— Чего тут забыл? — спросило существо, заросшее седовато-рыжей старческой бородой. Трудно было узнать в кладбищенском стороже некогда блестящего капитана 1-го ранга русского морского агента в Риме барона Дитерихса. Но я узнал и невесело усмехнулся.