Андрей Лазарчук: Штурмфогель

– Кто это сделал?

– Волков. Он же Дрозд.

– Никогда не думал… оказывается – можно… Так вот, Штурмфогель, я не тебе верю. Ты для меня как был, так и остаешься одним из офицеров. Но я верю ситуации. И ситуация мне приказывает…

– Антон, подожди, – сказал Штурмфогель. – Подожди. Я только что потерял своего основного бойца. У меня нет больше почти никого. Мне будут противостоять как минимум два десятка парней с автоматами и минометами. Если ты веришь ситуации, то ситуация приказывает именно тебе идти в бой. За мной следом. Тебе и твоему отряду. Вопреки формальному приказу. Я даже не знаю, как ты сможешь потом отбрехаться…

– Им будет трудно судить победителей – сказал Хете. – В противном же случае не придется и отбрехиваться… Отряд, стройся. Ситуация всем ясна, не повторяюсь. Не имею права никому приказывать. Кто идет со мной – шаг вперед, остальные на месте…

Только Эмиль задержался на долю секунды – и тоже шагнул вместе со всеми.

– Тогда возьмите тело, и пошли.

– Она мертва… – Хете, неуверенно.

– Может быть. Но нести недалеко…

Крапицы, возбужденно звучавшие, смолкли, когда увидели тело подруги на руках бойцов.

Как же вы так? Отпустили…

…она так быстро, так внезапно бросилась… не спросила, не сказала…

Штурмфогель только кивнул. Конечно, что они могли сделать? Хельга не научилась их слышать… просто не успела.

Но некогда было горевать о павших.

Вперед, вперед, вперед!!! Не задерживаться, это как с горки… вперед!

Одиннадцать нас, подумал Штурмфогель. Сколько же будет их?

Старший говорил на ломаном немецком, остальные болтали по-своему, но так весело и дружелюбно, что даже Эрика прекратила тихие рыдания, вытерла слезы и попыталась поправить волосы. И именно сейчас, глядя на ее распухшее лицо, на красный мокрый нос и искусанные губы, Гуго впервые в жизни подумал, что она молода, мила и красива…

Как понял он из объяснений старшего, разведчиков-усташей послали за ними, потому что самолет не смог прорваться; им предстоял двухдневный путь на лошадях до железной дороги – если ее еще не перерезали титовские партизаны или русские и не взорвали сербские четники, которые воюют сейчас и против немцев, и против усташей, и против партизан, и против русских – но зато за короля… Последний раз в седле Гуго сидел в пятнадцатилетнем возрасте, а Эрика не сидела вообще, и только Джино смотрелся вполне уверенно, как настоящий берсальер.

Было почти темно и по-лесному сыро и душно, падал редкий дождь – а может быть, это скатывался с деревьев сгустившийся туман, – сильно пахло прелым дубовым листом и прорастающими желудями. Тропа пока была широка, ехали по двое. Эрику посадили в седло боком, она крепко вцеплялась в луку, боясь свалиться назад.

– Не понимаю, что ты вбила себе в голову, – сказал Гуго. – Я вовсе не собираюсь тебя бросать.

Эрика судорожно вздохнула.

На небольшой поляне их ждали еще несколько всадников. Они искали пилота и пассажира сбитого несколько дней назад связного самолета. Судя по оживленному обмену репликами, поиски оказались успешными. А потом Гуго внезапно услышал такой знакомый голос, что забыл, как управляют лошадью, и кубарем полетел на землю…

Что-то долго они молчат, подумал Эйб. Не к добру… Мрак уже сгустился бы, но из какой-то близкой канавки, заросшей кустарником, постоянно выпускали в небо над крепостью осветительные ракеты – по одной, по две, по нескольку. Они висели на парашютах, трещали, роняли искры…

Ровный, протяжный, тягучий звон моторов дотянулся до земли от неба. Вот оно что… Сквозь световую завесь, созданную ракетами, не было видно ни черта, и все же показалось: распластанные крылья. Но тут же в глаза упала резь, как будто хватил горячего песка, и пробила слеза. Эйб чихнул, замотал головой. И тут же донесся до слуха множественный свист падающих бомб.

Упадут во двор, подумал Эйб отвлеченно. Или за стену. А мы-то все – на стене. Чтобы нас сковырнуть, стену надо снести. На всякий случай он лег.

Взрывов не было. Только громкий, резкий, точечный звон бьющейся посуды. Зажигательные? Но и огня не было. Химия? С них станется…

На несколько десятков секунд ракеты вдруг погасли, а когда вновь вспыхнули, Эйбу показалось, что из крепостного двора к небу поднимается несколько столбов плотного струистого дыма. Будто легкие ленты неслись в попутной струе бьющего снизу вверх ветра.