Юрий Петухов - Журнал «Приключения, Фантастика» 3 ' 92

И он летел бы так, наверное, до бесконечности, до самой погибели своей и растворения в этом бездонном Пространстве. Но в какой-то миг ему вдруг показалось, что распятые вздрогнули, напряглись, словно пытаясь освободиться от пут, что головы их закинулись назад… И что-то лопнуло внутри у Ивана, какое-то нечеловеческое остервенение охватило его. Он до скрипа сжал зубы, рванулся… он уже не летел в Пространстве, он висел в сыром подземелье и бился в цепях, как птица бьется в сетях. Шары разом пропали. Иван дернул на себя что было силы правую руку — суставы прожгло дикой болью, цепь вместе с вырванным каменным блоком рухнула на пол. Ивана чуть не разорвало на две части. Но он успел проделать то же самое и с левой рукой — на этот раз цепь лопнула, и ее обрывком ударило прямо в плечо. Иван повис над сырым полом, не доставая его на несколько вершков.

Грохот обвалившегося блока отвлек внимание Ивана. Он повернул голову в сторону этой средневековой двери. Но никого за ней не оказалось. Блок с не меньшим грохотом и скрипом вернулся на место. Зато в каменном, затянутом слизью полу вдруг образовалась круглая дыра — надсадно скрипя, отвалилась в сторону ржавая не видимая до того крышка люка, прогремела, высовываясь краем, железная лестница. И выбрался наверх негуманоид, тот самый, гундосый.

— Гляди-ка, — промычал он словно бы в изумлении, — трепыхается!

Следом вылез его напарник.

— Да, Гмых, — пробормотал он сокрушенно, — вот и делай после этого добро всяким! Уж скорее бы, что ли, этот проклятый год лобызаний кончался, надоело!

— Не говори, — согласился гундосый Гмых, — он и у меня костью поперек горла, сам понимаешь, старина Хмаг!

Они ухватили Ивана за руки — Гмых за правую, Хмаг — за левую. И разом дернули. Иван взвыл от боли.

— Ишь нежный какой!

— Слизняк он и есть слизняк!

Они дернули еще раз.

С грохотом, дребезгом, лязгом, со всеми тяжеленными цепями, на лету свивающимися в кольца, с камнями, песком, пылью, какими-то непонятными обломками и осколками. Иван упал наземь. Но ему не дали опомниться.

— Проваливай, падаль! — завопил гундосый как сирена бронехода.

Иван, позабыв про все боли, ссадины, царапины, ушибы, поднял в недоумении глаза вверх. Как, куда, каким образом ему следовало проваливать?!

— Изыди, гнида, с этого яруса! — взвыл не слабее Гмыха Хмаг. — Убирайся! Вон!! Вон отсюда!!!

Первый удар пришелся Ивану по затылку, второй по хребту. Но он не смог среагировать — после долгого висения у него и руки и ноги словно отнялись. Он вообще не понимал, чего от него хотят. А удары сыпались и сыпались сверху.

Наконец оба негуманоида, уверившись в непонятливости узника, вскочили на его спину своими лапоногами. И принялись бить, топтать, вколачивать Ивана в пол. И это продолжалось бы еще долго, если бы Гмых вдруг не вскрикнул совершенно идиотски: «сопа!!!», и они бы разом, по этой команде не подпрыгнули над Иваном. Когда они опустились, удар был таков, что Иван прошиб каменные плиты подземелья и куда-то провалился.

Он лежал на зеленой густой траве. И сверху на него никто не падал — ни Гмых, ни Хмаг, ни камни. Только обрывки цепей валялись рядом. Но и они не сдавливали ни запястий, ни лодыжек.

Иван вскочил на ноги. Он стоял посреди того самого садика где журчал когда-то ручеек, журчали дивные женские голоса, где сидел у заборчика вертухай-евнух. Наверху все так же зыбко колебалась и переливалась далекая-далекая пелена. Рядышком стояло расщепленное дерево — его будто разорвало изнутри. Ивану даже подумалось, может, он и сам был участником этого «расщепления». Но опять додумать до конца не удалось, отвлекли.

Иван смотрел на срастающееся на глазах дерево. А сам прислушивался к далеким голосам. Этого не могло быть! Но это было! Иван почти бегом бросился туда, вперед, на лету стараясь поймать обрывки слов.

— …и тогда они повылазили все, мать их… — рассказывала смуглянка, это был ее голос, Иван его ни с каким другим не спутал бы ни за что, низкий, грудной, — и давай за свое! Дверцу отворяют — и в морду! и в морду! Как прочухается, когтем шмырь от горла до самого низа! Да как дернут с обеих сторон-то! И все — готовенький, освежевенький! Вот так-то, бабы!

— Да ладно, хватит этих мерзостей! — подала голосок тоненькая, светленькая. — Ты будто смакуешь гадости всякие!

— Ишь, фифа какая выискалася, ишь, ты недотрога! Да я тебе щас зенки-то повыцарапываю — по-другому запоешь!