Владислав Покровский - Курьер

- Бенефициус, убери всех людей отсюда, - скомандовал он. - Пусть займутся работой. Вы, трое, останьтесь - разговор есть.

- Ситуация уже приближается к критической, - хрипло произнёс Старик, дождавшись, когда столпившиеся вокруг нас работники Грина разошлись по своим местам, некоторые стали проверять состояние арок Врат. - Это уже четвёртый случай гибели курьера за этот месяц. Смерти Побережного нам чудом удалось избежать. Так больше продолжаться не может. Аналитики Центра требуют от меня отчёта касательно деталей дела Ковалёва и Дегтярева, я не хочу даже представлять себе, как они воспримут новость о гибели Асахиро. Мы полностью подконтрольны Центру, а посему, если его статистическая служба зарегистрирует очередной факт гибели, произошедший в этом месяце, то неизбежны проверки со стороны особых отделов Центра, по результатам которых многие из нас, боюсь, могут лишиться своего места, а не только лично я, как некоторым бы здесь хотелось.

Капитошкин помолчал немного и, сложив руки за спиной, стал легонько покачиваться как маятник: вперёд, назад, вперёд, назад...

- Официальная директива такова: в течение трёх дней мы обязаны предоставить всю информацию, имеющую даже самое незначительное отношение к гибели курьера, если такова, разумеется, произошла. Некрологи Ковалёва и Дегтярева с сопутствующими документами ещё не поданы, на очереди, я так понимаю, Асахиро... - Капитошкин помолчал секунду, закусил губу и как-то беспомощно посмотрел на нас и на два неподвижных тела на полу. - Сейчас я предлагаю такой вариант: срок повременить с отсылкой некрологов имеется... Посему я требую от тебя, Грин, тщательно проанализировать временной пласт, в который был отправлен Асахиро, результаты мне в кабинет, срок - сегодня, как можно скорее. Аластор, ты сделаешь снимок памяти Асахиро, проанализируешь его, результаты мне на стол, срок - до завтра. Элана, - Капитошкин коснулся маленького чёрного пятнышка на воротнике пиджака, активируя канал связи, - подготовь некролог Асахиро, срок тебе - до завтрашнего полудня, потом мне его на стол для визирования и печати... - Капитошкин отдышался и вытер вспотевший лоб, затем стрельнул глазами по сторонам. - Всем ясны поставленные задачи?

Грэй и Грин кивнули, кивнул даже я, поддавшись коллективному эго, Капитошкин как-то нахохлился и пронзительно посмотрел на Грэя.

- Трудные времена требуют крайних мер, - произнёс он загадочным и жёстким тоном, - а сейчас, как вы все понимаете, далеко не праздник. Я обязан уведомить о происходящем высшее руководство, решить эти вопросы непосредственно с самим Директором. Завтра утром я отправляюсь к нему на совещание. Со мной поедешь ты, Андрей, и глубокоуважаемый мистер Аластор Грэй. Сие не обсуждается и не комментируется. Я позвоню вам обоим сегодня вечером, сообщу о времени визита. А теперь за работу! - сообщил он грозно, развернулся и вышел из зала, плотно притворив за собой дверь.

Я посмотрел ему вслед, говоря самому себе, что отныне следует мне начать привыкать к новому Старику, который почти не плюётся, слова не путает, не мямлит под нос, а говорит чётко, спокойно и лаконично, сухо подчёркивая и в достаточном свете обрисовывая детали, предназначенные для огласки. Что ж с одной стороны это хорошо - я всегда любил и уважал крутых грозных начальников, от одного окрика которых даже мухи встают по стойке "смирно" и рассчитываются на "первый, второй", любил и уважал их, наверное, потому что сам в душе был таким: суровым, строгим, но справедливым. С другой стороны, похоже, мне придётся переучивать себя с самого ноля - за тот срок, что я знал нашего Старика, я успел основательно привыкнуть к мелким неприятным "бонусам" общения с ним, кажется, без них я буду слишком серьёзно воспринимать его, а так, глядишь, дело докатится до того, что я на работу стану ходить как на работу, а не как в милый славный приют для душевнобольных. Тяжёлый выбор, что предпочесть? За советом я решил обратиться к Грэю, обернулся, заранее открывая рот для вопроса, и вдруг осёкся, насмерть перепуганный.

Его лицо было белым от непонятно откуда взявшегося чувства страха, а выражение обречённости, панической тоски и ужаса напомнило мне лица людей, попавших в западню и не знающих, как из неё выбраться.

- Грэй, - позвал я тихонько, но он не отреагировал. Его кулаки сжимались и разжимались нервно, губы еле заметно дрожали, а глаза... Глаза напугали меня больше всего.

В них не было ничего кроме страха и бессилия перед неизбежным.