Журнал «Если» - «Если», 1999 № 04

Вечером он повел Селму прогуляться в небольшой парк на втором уровне. В парке было тихо, лишь изредка вскрикивала ночная птица да раздавался смех гуляющих. Темноту прорезал только неяркий свет, указывающий направление тропинок. Люди больше не боялись темноты.

Они долго гуляли, потом нашли скамейку и присели. Стэнли откинулся на подушки, Селма положила голову ему на плечо и позволила обнять себя. Они сидели молча, слушая, как играет листьями ветерок, и вдыхая аромат цветов, наполняющий воздух. В этой безмятежной обстановке забылся даже грозный напор телестасиса.

Но так продолжалось недолго. Вскоре Селма поежилась, выпрямилась и сказала:

— Объясни мне, Стэн. Я не понимаю… Почему телестасис так опасен?

— Что ты имеешь в виду? — неохотно спросил Стэн.

— Почему люди впадают в транс? Почему теряют способность думать? Казалось бы, телепатическое соединение должно только способствовать мыслительному процессу. Почему же вместо интенсификации мозговой деятельности наступает ее паралич? Смотри: увеличение компьютера делает его мощнее. Разве с мозгом не происходит того же?

— Говоря о компьютере, всегда нужно помнить, чего именно ты ждешь от его усовершенствования. Маленький переносной компьютер тоже выполняет все необходимые операции почти с той же скоростью. Единственное его отличие от суперкомпьютера — количество обрабатываемой информации. Как быстро он ее принимает и как быстро выдает ответ? Как быстро становится доступным хранимая единица информации? Вот ключевые вопросы. Телестасис быстро принимает информацию — ведь в него входит столько глаз, ушей, нервных окончаний, но эффективность усвоения равна нулю. Все сливается в одну массу, в которой пропадают отдельные элементы. Передача данных тоже становится невозможной: ведь все рты и приводящие их в действие нервы связаны воедино.

А ведь мы еще не ответили на самый главный вопрос. Мышление — это взаимосвязь накопленной информации. Представь, может ли одно тело, именуемое телестасисом, управлять столькими единицами памяти? Как это происходит в мозгу? Информация, накопленная в памяти, кодируется и в таком виде становится доступна. Мы только приступаем к расшифровке этих кодов, но уже кое-что о них понимаем. Не существует двух индивидуумов, пользующихся одинаковой системой кодирования. Сходство встречается, и очень часто, но полное совпадение никогда. Представим, что телестасис «хочет» поразмыслить, скажем, об электрогенераторе. Он шлет некий код, являющийся верным для одного-единственного индивидуума, и память этого индивидуума высылает в ответ требуемую информацию.

Но память другого откликается иначе — информацией об энергии Солнца. Третий полностью добавляет свои познания о метаболизме растения. Путаница накапливается, наступает полный хаос. В такой обстановке не возможна ни одна связная мысль.

— Гм-м… Наверное, ты прав, — отозвалась Селма. — Но почему телестасису не завести собственный код? Тогда он мог бы по крайней мере контролировать то, что испытал сам.

— Я думал об этом, — сознался Стэн. — Может, когда-то это и произойдет. Но пока что рост слишком стремителен. Наверное, это, как ребенок до рождения: он тоже быстро растет, в его мозгу устанавливается такое количество новых взаимосвязей, что он не в состоянии научиться пользоваться своим мозгом. Неродившийся младенец ничего не может запомнить — во всяком случае, так, чтобы из этого вытекала какая-то польза для его последующего сознательного существования. Слишком быстро все изменяется. Может, и с телестасисом происходит нечто подобное?

— Младенец во чреве человечества, — закончила за него Селма.

— Вот-вот… — грустно согласился Стэн. — Младенец с заранее предрешенной судьбой. Ему суждено убить свою мать, причем еще до того, как он научится жить самостоятельно, и тем совершить самоубийство.

Оба замолчали. Все так же, храня молчание, они встали и побрели назад. Они держались за руки, но сердца обоих были полны печали.

Заседание началось в назначенный час. Риан, занявший председательское кресло, выглядел осунувшимся, словно провел бессонную ночь. Он объявил заседание открытым, и люди, прежде молчавшие, взялись без видимого продвижения вперед повторять то, что уже прозвучало накануне.

После обеда Кричевский не выдержал.

— Хотелось бы мне знать, зачем мы здесь сидим и переливаем из пустого в порожнее? Ведь никто из вас не может предложить ничего нового! — Он уже не говорил, а ревел, глаза сверкали, борода встала дыбом. — Давно ясно, как следует поступить!