Майкл Фостер - Воины Рассвета

Ночь была необычно холодной. Хан взобрался на ближайший холм и посмотрел на юг. Где-то вдали зародилась гроза, она уже приближалась к Столице, заволакивая ее огни черными тучами. При слабом движении ветра в атмосфере Чалседона гроза могла часами висеть на одном месте;

Изредка вспыхивали молний, но гроза была слишком далеко, раскаты грома не доносились сюда. Хан вздохнули вернулся в хижину.

Его встретил возбуждающий запах женщины. Хан не стал подавлять свой чувства.

— Лизендир?.. — Он подождал ответа, затем позвал снова: — Лизен… — Имя это странно звучало в темноте хижины.

В углу что-то зашевелилось, и он разглядел светлое пятно ее обнаженного тела.

— Я ждала, что ты позовешь меня, — мягко сказала она. В голосе ее было столько нежности, сколько он никогда раньше не слышал от нее.

— Лизен, не будем отказываться от счастья, которое мы можем иметь.

Он коснулся ее гладкой белой кожи. Она была холодная, как ночной воздух; но под ней бушевал огонь. Лизендир произнесла что-то еле слышно. Он опустился возле нее на колени и коснулся ее бедра. Он понял, что она сказала, хотя и не знал языка: это был зов, страстный и нежный.

Хан почувствовал, как желание овладело им и разорвало тиски реальности. Лицо Лизендир светилось в темноте бледным пятном, притягивающим его. Почему она всегда казалась ему неженственной? Нет, это была настоящая женщина. И прежде, чем он совсем потерял голову, он задал один глупый, идиотский вопрос:

— Ты целуешься?

Она ответила быстрым внезапным движением. Хан не мог уже больше сказать ни слова. Все исчезло для него, кроме одного — темноты вокруг и огня внутри.

С этой ночи между ними возникли совсем другие отношения. В этих отношениях они руководствовались только эмоциями, они стремились только удовлетворить свою ненасытную жажду друг к другу. Время для них исчезло. Хан видел, как поднимается и садится солнце Чалседона, но это для него ничего не означало. Они ели. Они спали. Они занимались любовью. Лизендир была ненасытна. Хан не мог сравниться с нею в этом. Он старался, как мог, но в конце концов выдохся полностью.

Он не знал, сколько времени он проспал, но когда он проснулся, было уже утро. Но, может быть, и вечер. Он не мог с уверенностью определить этого. Он попытался вспомнить, в какой стороне встает солнце, ни не мог.

Прошло время, тени заметно удлинились. В своих руках Хан почувствовал что-то теплое. Это была Лизендир, которая спала, глубоко дыша.

Ощутив его движение, она тоже проснулась. Глаза у нее были чистые, и серые. Она потянулась, улыбнулась. Хан заметил движение ее мышц под кожей. Они не говорили между собой. Разве можно высказать то, что произошло?

И так текло время, которому, казалось, не будет конца. Они мало разговаривали, не рассказывали друг другу ничего, ничего не выясняли. Они потеряли счет дням. Они не замечали их: для них существовало только настоящее. Для них исчезло прошлое, для них не было будущего. Они остались одни во всей вселенной…

Они испытывали высочайшее наслаждение, делая самые обыкновенные маленькие дела — готовя пищу, убирая посуду и тому подобное. Погода была хорошая, и Лизендир все время ходила полностью обнаженная. Хан восхищался ее крепко сбитым, грациозным телом. Все ее движения были мягки, экономны, пластичны. Она походила на женщин восточных рас, только лицо и волосы были другими. Кожа у нее была цвета слоновой кости, слегка оттененная розовым.

Она не была требовательной. Ведь и Хан, и она сама знали, что Хан не в силах удовлетворить ее, и Лизендир щадила его.

Вскоре им пришлось позаботиться о пище. Хан добыл немного золотого песка и сходил в окрестности Столицы. Там он продал его и закупил провизию. Однако ему не удалось выяснить ничего нового о Воинах.

Снова их жизнь потекла по прежнему руслу. Постепенно они снова стали разговаривать. Сначала это были просто короткие смешные случаи из прошлого, а потом уже серьезные обсуждения тех проблем, которые стояли сейчас перед ними.

Был теплый вечер. Легкий туман, окутавший планету, позволил сохранить дневное тепло дольше, чем обычно. Они сидели возле ручья, прижавшись друг к другу, и разговаривали.

— Теперь мы с тобой любовники. Ты можешь называть меня ласкательно — Лизен, или Изеди. Это доставляет мне удовольствие, Это было для меня самым приятным в жизни. Однако скорее всего корабль не придет, и все кончится так, как мы и предполагали.

— Я хочу забыть об этом, Изеди. — Хан старался пользоваться этим именем, которое напоминало, что они тесно связаны друг с другом.