Александр Юдин - Искатель. 2009. Выпуск №3

— Точно! А еще это позволяет нам кое-что предположить о личности подозреваемого. Коли он один, конечно.

— Так-так, — оживился следователь, — что, например?

— Полагаю, он либо человек с явно серьезно нарушенной, аномальной психикой, либо имел уж очень веские основания питать к покойным горячую ненависть, а скорее всего — и то и другое вместе.

— Пожалуй, — глубокомысленно протянул Вадим, — хотя пользы от подобных умозаключений — грош с аршина.

Зайдя в подъезд своего дома, Горислав Игоревич, как всегда, проверил почтовый ящик. И обнаружил белый конверт формата А4; по диагонали конверта размашистым почерком шла надпись: «Профессору Костромирову Г. И.». И все — ни фамилии отправителя, ни обратного адреса.

Пока он поднимался в квартиру, в его душе боролись три противоречивых чувства: радостного предвкушения, глубокого удивления и тревоги. Тем не менее сначала он переоделся, помыл руки, потом, удобно расположившись в мягком кресле за письменным столом, налил рюмочку коньяку, раскурил трубку и лишь по завершении всех этих манипуляций позволил себе вскрыть письмо таинственного анонима.

Одного взгляда на вложенные в конверт листы пергамента, покрытые древнеславянской вязью, ученому было достаточно, чтобы понять: перед ним именно продолжение «Жития преподобного Феофила Мелиссина». Костромиров с жадностью впился в текст…

«Случилось раз мне вместе с Трифиллием, Мономахом, Николаем Воилой и сыном патрикия Феодора завтракать в портике Мардуфа на прекрасной беломраморной террасе, полого спускающейся к гавани Феодосия. Справа нам открывался чудесный вид на любимый Елевферский дворец августы Ирины, весь утопающий в изумрудной зелени огромных платанов и лиственниц; по левую руку от нас раскинулись обширные, расположенные уступами сады, поросшие пиниями, кедрами и гигантскими кипарисами, испещренные лужайками с подстриженными кустами акации и квадратными цветниками, с дорожками, выложенными разноцветной мозаикой, и небольшими прудами с множеством водоплавающих птиц. Сам портик располагался в густой тени древней смоковницы, надежно защищающей его от беспощадных солнечных лучей. Прямо позади портика находилась усадьба Мономахов, откуда нам и доставляли все необходимое для трапезы.

Мы заказали служителю принести пару кувшинов розового кипрского вина, пятимесячного ягненка и вымя молодой свиньи, как можно более жирное и сочное, а Арсафий Мономах велел еще отдельно приготовить для себя упитанную трехгодовалую курицу, какими торгуют в птичьих рядах на Форуме Быка и у которых корм, благодаря искусству людей, задававших его, толстым слоем откладывается на ножках.

Разлив вино по кубкам, Мономах, как и полагается хозяину, первый пригубил его. Отпив глоток, он со вкусом почмокал губами и, подъяв перст, заговорил так:

— Прекрасное розовое вино! Не чета тому отвратительному, больше напоминающему уксус пойлу, коим потчуют в придорожных тавернах или каким нас пытаются отравить разносчики на Месе. Это вино настаивается на смеси горных роз, аниса, шафрана и сладчайшего аттического меда. Оно и сейчас, спустя пятнадцать дней после приготовления чудесно на вкус, но когда еще более состарится, то станет вне всякого сравнения. Кроме того, оно. незаменимо для страдающих желудком или легкими.

Осушив свои кубки, мы все согласно закивали, а Мономах продолжал:

— Однако вам необходимо попробовать и мое фасосское вино. Оно, конечно, не такое сладкое, но ароматом и крепостью ничуть не уступит розовому. Рецепт его приготовления я нашел в «Георгиках» у Флорентина. Он не так прост, но результат того стоит. Для этого вина годится только спелый красный и черный виноград с Фасоса. Каждую гроздь его нужно отдельно сушить на солнце пять, а лучше — шесть дней; затем в полночь еще горячими бросить их в муст, вскипяченный пополам с морской водой. С восходом солнца виноград следует отправить в давильню еще на одну ночь и на день. Выжатый сок разлить по пифосам, врытым наполовину в землю, и, подождав должное время, покуда он полностью перебродит, влить в него двадцать пятую часть сапы. После же весеннего равноденствия, очистив, перелить в небольшие амфоры…

— Полно врать-то! — неожиданно прервал его Петр Трифиллий. — Неужто, не посадив за всю жизнь ни одной лозы, ты, Арсафий, хочешь уверить нас, будто разбираешься в винах так же хорошо, как твой дед-виноградарь!

— А как ты следишь за тем, чтобы слуги не разбавляли вино водой? — живо поинтересовался Камулиан, желая сгладить грубость приятеля.