Андрей Федосеенко - Искатель. 2009. Выпуск №2

— Сергей Георгиевич, прессу читаете?

— Просматриваю, — уклонился Рябинин от прямого ответа.

— И что сегодня высмотрели?

— В продажу поступил фиджийский тунец.

— Какой тунец?

— С островов Фиджи.

— Надо читать, — прокурор улыбнулся неодобрительно.

— Юрий Александрович, уж слишком пресса желта.

— А это читали?

И прокурор протянул газету, в которой желтым маркером было обведено рекламное объявление. Рябинин глянул…

«Знатокам английского стиля, любителям экстрима и людям с крепкими нервами сдается комната в доме № 4 по Пригородной улице. Впечатлительных просим не беспокоиться. Цены умеренные».

Возвращая газету, следователь усмехнулся:

— «Фиджийский тунец».

— В каком смысле?

— Пустячность и дурь.

Видимо, последние слова Рябинина прокурора задели. Из папки он выдернул несколько скрепленных листков, отцепил один и протянул следователю:

— А это заявление?

«Обращаюсь в порядке сигнала. Дом четыре по Пригородной улице принадлежит с виду приличной современной паре. Но дом окутан мистической непоняткой. В нем не приживаются кошки, даже черные. Собаки, оказавшиеся возле дома, поджимают хвосты и убегают. Поскольку мы живем на далекой окраине, то в парке летают стаи воронья, которые липнут к нашим окнам и балконам, а на крышу дома № 4 ни одна птица не садится. Заслуженный пенсионер Лихолетов утверждает, что у него возле этого дома останавливаются часы…»

Рябинин не дочитал, видя, что прокурор протягивает ему очередную писульку: мятый тетрадный листок в масляных пятнах и следах кетчупа. Кетчуп прокурор объяснил:

— Заявление коллективное.

«Уважаемые господа и товарищи прокуроры! Милиция ничего не делает с домом номер четыре по Пригородной улице. А мы уже беспокоимся за наших детей. По ночам в доме шум, стоны, крики. Но там не пьянство, а кое-что похлеще. Когда женщины проходят мимо дома, то у них сжимается сердце. Пенсионерка Иринкина в окне дома видела черную рожу, но белозубую. Насмотревшись телевизора, думаем, что в дом поселили парня негритянской нации для обслуживания дам сексуальной направленности…»

Рябинин положил заявление на стол:

— Юрий Александрович, не знал, что вы склонны к юмору.

— Не только я, но и прокурор города: все эти заявления он направил нам по территориальности для проверки.

— Возбудим уголовное дело?

— Прошу вас организовать проверку без возбуждения дела. Возьмите объяснения, подключите оперов. Вы знаете как…

Рябинин знал, но не знал, почему проверка спихивается на него, на следователя, а не на помощника прокурора. Вырвались другие слова:

— Юрий Александрович, этой проверкой людей не рассмешим?

Прокурор вздохнул и сказал каким-то обреченным голосом:

— В этих заявлениях есть письмо кандидата юридических наук, который со стены злополучного дома отлепил рек-ламку… Она предлагала переночевать в доме и встретиться с духом кого думаете?

— Пушкина, Наполеона…

— Нет, с духом Лаврентия Павловича Берии. Отсюда уже недалеко до возрождения тоталитарного режима. Как вы думаете?

— Думаю, что опера изловят.

— Кого? — не понял прокурор.

— Дух Берии.

Надо было дойти до кафе и перекусить, но капитан так устал, что не хотелось даже вставать. Ему казалось, что он походит на мешок, набитый тряпками. Две ночи носился по лесам и полям: на загородной трассе появился лжегаишник. У него имелись внедорожник, мундир, жезл и пистолет. Водителей штрафовал нещадно. Поймать его оказалось непросто, потому что тот менял места своего дежурства по всей трассе. Помогли дальнобойщики.

Перед капитаном лежало заявление гражданина насчет мумии. Уже интересовались из прокуратуры: как, мол, идет работа. Никак не идет, потому что капитан Палладьев стал мешком с тряпками.

Звонил телефон: зверское изобретение, которому все едино, кто ты сегодня — тряпичный мешок или супермен. Звонил участковый Лошадников. Откашлявшись, он сообщил:

— Товарищ капитан. Вы спрашивали про дом номер четыре на улице Пригородной…

— Разве?

— Насчет мумии…

— Ах да. И что?

— Мною задержана гражданка: на стене этого дома рисовала свастики.

— Эта гражданка где?

— У меня в кабинете.

— Лошадников, еду.

Свастика на стене уголовный розыск не интересует. Но свастика в сочетании с мумией приобретала дополнительный зловещий оттенок. Нарисовала, видимо, какая-нибудь «нацболка» или девица, накурившаяся «травки». Но почему на этом доме? Или теперь и мумии политизированы?..