Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08

КОГДА В 60-Е ГОДЫ на Западе забушевали молодежные бунты, то свойственные этому движению богемное своеволие, разгул инстинктов, тягу к лозунгам маоцзэдунизма окрестили социальным инфантилизмом. Философ и социолог Ю. Н. Давыдов, посвятивший (совместно с И. Б. Роднянской) этому явлению книгу, рассматривает социальный инфантилизм как тип мировоззрения и социальную болезнь. Она заключается в нежелании определенной части молодежи, достигшей биологической зрелости, приобщиться к выполнению традиционных трудовых и общественных обязанностей, обзавестись семьей и т. д. И ферментом, и симптомом этой социальной болезни была контркультура, противостоящая фундаментальным, традиционным принципам западной культуры. Неприятие мира и установок взрослых имело самые различные проявления: от увлечения наркотиками, погружения в восточную мистику до крайностей сексуальной революции и ломки художественных традиций.

С молодежным движением, юношеским диссидентством тесно связана рок-культура. Она была неотъемлемой частью тотального, всеобщего противостояния миру взрослых. Молодежь, не принимавшая власти, всего строя общества, заявила: «Мы против вас». Первая часть формулы («мы») предполагает спайку, крепко сбитую стаю, чувство локтя, коллективизм, товарищество, в котором так уверенно и тепло незрелому, инфантильному сознанию: «Я живу тем, что мы вместе». Вторая часть («против вас») выражается во всестороннем вызове, эпатаже, от костюма и манеры держаться до душевного склада, некой ощетиненности. Напомним слова одного рок-подростка: «Меня зовут Улитка… Я просто убежал. Я не хочу ничего делать. Я не хочу лгать, не хочу обманывать, не хочу пробивать себе дорогу куда-то». Другие юные, поагрессивней, хотели и хотят если не «пробивать», то побивать все, что «не они», что принадлежит миру ненавистных «отцов».

Для рок-культуры достаточно характерны эта отроческая демонстрация мускулов, сверхгромкий звук, угрожающий ритм, прославление беспредельной раскованности, унижение всех видов и форм порядка, традиций в искусстве. Своего рода проявление «геройства», показ готовности к преодолению и покорению жестокой взрослой жизни.

Мы сказали об агрессивной ипостаси рока. Но он многолик, как сама инфантильность, как отрочество. Здесь всей системой воздействий утверждается позиция «человека в осаде»: я готов встретить угрозу, выстоять и победить.

Но не одна отроческая враждебность миру консерватизма, в том числе классической культуре, является содержанием рока, хотя он и родился из противостояния, как эпатаж. От 60-х до 90-х годов это часть контркультуры усложнялась. Простые ситуации (мальчик — девочка, я — ты, одиночество — общность), выпеваемые на сотни ладов, одевались в сложную инструментовку, варьировались. Как противоположные классике, как исконно свои, исполнялись и исполняются обработки народных песен.

И все-таки коренной признак рока — его вызывающая демократичность, простота, ставка на любительство (особенно в начале его развития), доступность для зреющего юношеского вкуса и сознания. В крайнем выражении — простота, граничащая с хаосом, как оппозиция усложненному и давящему порядку.

Подпочва радости, испытываемой юным слушателем рока, — это утверждение своего «я», своих чувств и своего единства в неприятии всего установленного. Это всяческое своеволие, которое, заметим, не так уже редко становится залогом действительного формирования самостоятельной личности.

СТРЕМИТЕЛЬНАЯ экспансия рока в России неудивительна. Наша молодежь, которой претили официально-догматические установки власти, особенно в области культуры, интимной жизни, запретительская направленность нашей идеологии, чутко уловила нерв протеста против косности, традиций и приняла его. Десятилетиями звучало: «Мы будем петь и смеяться, как дети». Нас хотели видеть детьми, прилежными и послушными. Патернализм, когда за вас думает, вами распоряжается, казнит и милует верхушка (отнюдь не выборная!), наподобие отца в патриархальной семье, в конечном счете приводит к недоразвитию, детству народа — гражданскому и человеческому. По выражению Ю. Н. Давыдова, у нас произошла инфантилизация общественного сознания и всей духовной культуры страны. Поэтому в наших, российских, условиях социальный инфантилизм вышел далеко за пределы молодежной субкультуры. Он принимал и принимает самые разные обличья: ожидание политического чуда («Вот приедет барин…»), слепота чинов-ника, не желающего ничего знать, кроме надобностей своего «шестка», неспособность пешки — функционера принимать самостоятельные решения, брать на себя ответственность. Вообще всякие формы отказа от самостояния, самоотчета.