Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08

И вот — родовой строй, детство «человека разумного». Если верить В. Проппу, автору труда «Исторические корни волшебной сказки», то в родовом обществе перед инициацией, посвящением во взрослые, подростков испытывали не хуже, чем ныне космонавтов или спасателей. Они переживали жуткие приключения, нарочно подстроенные взрослыми, геройски преодолевали боль, страх, решали труднейшие задачи, разгадывали коварнейшие загадки. Все это и ушло в волшебные сказки. Если они и впрямь вышли из обряда инициации, то можно мысленно протянуть нить от пращуров, создавших нормы взаимной поддержки и родового братства, без чего человечество в своем начале просто не выжило бы, до наших детей и внуков на пути в то будущее, какое сейчас полубессознательно создается нами.

В сущности, обряду инициации до сих пор подвержены те, кто неизбежно проходит бесписьменное, неграмотное, первобытное время детства. И значит, волшебные сказки не просто воспоминание про этот обряд, но сама инициация. Да и вся история есть в сущности инициация с ее головоломными загадками, на которые мы еще не полностью ответили, и ужасающими испытаниями, какие мы еще не прошли до конца.

Общество обречено, если человек останется беспомощным перед стихиями собственного бытия, если он не осуществит наконец завет Сократа: «Познай самого себя».

И тут приходит на память известная загадка, которую Сфинкс ставил перед каждым, идущим в Фивы. А вдруг это одна из тех загадок, какие предлагалось решать и отрокам при инициации? И испытуемые верили, что от разгадки зависят их жизнь или смерть? Ведь в греческом мифе Сфинкс сбрасывал со скалы не сумевших найти разгадку. Загадка такая: «Кто утром на четырех, днем на двух, вечером на трех ногах?» Только Эдип нашел разгадку: это он сам, человек, в младенчестве бегающий на четвереньках, в старости опирающийся на палку. После верного ответа погиб Сфинкс.

И до нашего времени загадка Сфинкса решена не до конца, оставаясь в известном смысле вопросом жизни и смерти. Вот о чем догадался Тютчев:

Сказочница Т. Александрова понимала эти стихи так: «Ответ на главную загадку природы заключен в нас самих. А мы ищем его где угодно, только не в человеке. И за это природа, как тот сфинкс, сбрасывает каждого из нас со скалы, и мы умираем».

У человека не три, а может, больше возрастов, отрицающих друг друга. Но Эдипа XX век вспомнил лишь в связи с эдиповым комплексом, забыв о его ответе Сфинксу. Но загадка о трех возрастах продолжает волновать людей. Не зря, хоть и по другому поводу, Блок помянул Эдипа в своих революционных «Скифах»:

Остановимся и мы перед подлинной загадкой Сфинкса Эдипу. В ней большой смысл.

В 1988 году в Загребе был прочитан доклад Ю. Кнорозова «Пиктография. Особенности детских рисунков». На сей раз ученый, успевший в подтверждение своей теории коллектива дешифровать письменность майя и протоиндийскую письменность, вспомнил закон Геккеля. Согласно закону, ребенок в утробе матери проходит все этапы эволюции, успев побывать и амебой, и рептилией (темечко младенца — память о ее третьем глазе), и рыбой, и чем-то вроде хвостатой и лохматой обезьяны.

22 марта 1925 года Корней Чуковский записал в дневнике: «Пришло в голову написать статью о пользе фантастических сказок, столь гонимых теперь. Вот такую: беременная баба узнала, что на таком-то месяце ее будущий младенец обзавелся почему-то жабрами. — О горе! Не желаю рожать щуку! — Потом еще немного — у ее младенца вырос хвост. — О горе! Не желаю рожать собаку! — Успокойся, баба, ты родишь не щуку, не собаку, но человека. Чтобы стать человеком, утробному младенцу необходимо побыть вчерне и собакой, и щукой. Таковы были все — и Лев Толстой, и Эдисон, и Карл Маркс».

Далее великий сказочник продолжает размышлять, расширяя сферу действия закона Геккеля: «Много черновых образов сменяет природа для того, чтобы сделать нас людьми. В три года становятся фантастами, в четыре — воинами и т. д. Этого не нужно бояться. Это те же собачьи хвосты. Черновики, времянки. Самый трезвый народ, англичане дали величайших фантастов. Пусть звери для четырехлетних младенцев говорят, — ибо все равно для младенца все предметы говорят».