Николай Чадович - Лес Ксанфы

Чувство неуверенности, которое Сергей до этого гнал от себя, надеясь, что с приездом Вики что-то обязательно изменится, все сильнее овладевало им. Множество разных, часто противоречивых данных не складывались в целостную, законченную картину. Бесспорным можно было считать лишь одно — между Лесом и человеком существовала какая-то связь. Лес, несомненно, нуждался в присутствии людей, как до того нуждался в присутствии лесовиков. Но вот только для чего? Для поддержания экологического баланса? Для расселения семян? Для удобрения почвы продуктами жизнедеятельности? А может, этому странному древообразному существу, как и земной росянке, необходим животный белок? Может быть, Лес гетеротрофен, чужеяден? Да тут целая лаборатория и за год не разберется! Почему послали именно их, двух недопеченных специалистов?.. А вдруг это совсем не мои мысли? Здесь ничему нельзя верить! Правильно говорил директор: Лес чужой, чужой…

Вернувшись на станцию, он застал Вику перед зеркалом, со щеткой для волос в руках. Она была так хороша в цветастом купальном халате, так по-домашнему женственна, что у Сергея язык не повернулся сказать, что на Марсе во всех временных сооружениях запрещено находиться без спецкостюма.

— Доброе утро, — сказала Вика. — Надо стучаться, когда входишь. Хотела завтрак приготовить, да у тебя ничего не найдешь.

— Я сам все сделаю, — сказал Сергей.

Допив кофе, он, наконец, собрался с духом:

— А за тобой должок.

— Какой? — рассеянно спросила Вика.

— Поцелуй. Ты вчера обещала.

— Так то вчера! Мало ли что может обещать измученная дорогой женщина, — она вздохнула и в упор посмотрела на Сергея. — И вообще, нам надо серьезно поговорить.

— О чем? — спросил Сергей, внимательно разглядывая узоры кофейной гущи у себя в чашке.

— Через месяц у меня свадьба.

С минуту Сергей молчал, потом очень спокойным голосом сказал:

— Поздравляю. А кто жених?

— Ты его не знаешь. Мы познакомились весной… в спортивном лагере. Хочешь еще кофе?

— Нет, спасибо. Пойду. Пора проверять приборы.

— Только не дуйся, пожалуйста. Ведь мы останемся друзьями, да? — она быстро наклонилась через стол и уголком рта коснулась щеки Сергея. Как обожгла.

…На пороге станции он споткнулся и чуть не упал. В наступающих сумерках Лес казался темной и глухой стеной. Над головой пылали красные перистые облака, размазанные через весь небосвод, — пыль, неделю назад выброшенная ураганом в верхние слои атмосферы. Сергей вспомнил волосы — густые, светлые, чуть влажные после купания — причесываясь, она наклонила голову и следила за ним искоса. Широкий рукав халата опустился, обнажая тонкую, чистую руку с гребнем. И взгляд. Спокойный, ясный. Так смотрят на пустое место, на чужого, неинтересного человека.

Дурак, с болезненной отчетливостью подумал Сергей, ох, какой же я дурак! На что я мог надеяться!

Он шел сквозь Лес, ветви беспорядочно раскачивались вокруг. Они уже не были послушны и предупредительны, как прежде, и временами даже цеплялись за скафандр, словно пытаясь остановить человека. Вершины материнских побегов шатались от ветра. Где-то с хрустом рухнул перезрелый ствол. В воздухе стремительно закружился песок.

Ураган, как будто сквозь сон подумал Сергей. Ну, конечно! Этого следовало ожидать. Лес не злой и не добрый, он рациональный, как сама природа. Смерть неудачникам! Дорогу сильным и нахальным! Может быть, и Тахтаджяна бросила любимая. Как же ее звали?.. Ирина Ковач, кажется.

И Сергей вспомнил.

Ирина Ковач — ну, конечно! Это именно она доказала биологическую природу Большого Красного Пятна на Юпитере. Потом участвовала в экспедиции «Галилей-12»… Что-то там у них случилось. Экспедиция погибла. Точно! В тот же день погиб Тахтаджян. Конечно же, он любил эту женщину. Лес улавливает эмоции любого разумного существа. Страх, гнев, горе совершенно неведомы жителям Ксанфы, и, столкнувшись с ними здесь, Лес, наверное, испытал нечто вроде стресса. Отсюда огромное выделение энергии. Вот она, причина урагана! Тахтаджян! Вика!

Внезапно его словно пронзило — «Станция! Вика!» Станция будет разрушена!

Ветер валил с ног. Сергей невольно опустился на колени. Вырванные с корнем побеги уносились ввысь. В двух шагах уже ничего не было видно. Это его горе породило бурю. Тоска превратилась в ревущий ветер, боль — в песчаный вихрь, обида — в грохот и стон ломающихся деревьев.

Тахтаджян погиб, когда понял, что он единственная причина бури.