Александр Студитский - Разум Вселенной

— Если это случится, те, кто останется, довершат за нас то, о чем мы мечтаем, — тихо, сдерживая раздражение, сказал он.

Штейн самоуверенно рассмеялся.

— Ну, на это пусть надеются те, кто не знает, что такое атомное поражение.

И тут вдруг произошел разговор, в котором Юрий неожиданно для себя объяснился со Штейном начистоту.

— Скажите, Герман Романович, — медленно начал он, — как можно заниматься наукой, имея такое представление о ее законах?

— Простите, — вежливо сказал Штейн, — что-то я вас не понимаю.

— Я о том, что вы сейчас сказали. Для вас, для Всеволода Александровича, для всех сотрудников кафедры кажется совершенно очевидным, что вступление в эру атомной техники и овладения космосом для человечества чуть ли не равносильно самоубийству.

— Зачем же преувеличивать? — возразил Штейн, смотря на носки своих блестящих полуботинок. — Задача нашей науки — выяснить действие ядерного излучения на организм, и, как мы с вами знаем на основе наших экспериментов, оно в самом деле губительно для организма. Лучевая болезнь, лучевой рак, лучевая лейкемия, наследственные болезни, вызванные проникающим излучением, разве это не факты? Данные нашей науки учат соблюдать осторожность с атомной техникой и космическими факторами, только и всего.

— А если атомная война?

Штейн пожал плечами.

— Как я уже имел удовольствие... — Он поправился, заметив неудачное выражение. — Как я уже говорил, если атомная война, значит, конец.

— Ну, вот об этом я и говорю. Если атомная война, значит, конец. Таков вывод, который вытекает из вашей науки.

— Ну, почему из нашей науки? Из данных мировой науки.

— Неважно. Пусть будет из данных мировой науки. Важен вывод. Погиб от атомных взрывов или остался в живых, все равно спасения нет, смерть, вырождение, гибель.

— Но кто же виноват, что таков закон? Слепой, неумолимый закон природы, которым она пользуется, чтобы наказывать своих неразумных детей.

— Если таков закон, — сказал Юрий, — значит, я прав, нельзя жить на свете. И я не понимаю, как можно заниматься наукой, если таков ее закон.

— Зачем же ученому принимать так близко к сердцу все, что он знает как ученый? — снисходительно сказал Штейн. — Ведь врач тоже знает, что многие болезни неизлечимы, тем не менее пользуется всеми радостями жизни. Ученый также располагает этой возможностью, несмотря на знание жестоких законов природы.

Юрий покачал головой.

— Нет, так жить нельзя. И вы сами, Герман Романович, знаете, что нельзя жить, если такой закон. И живете потому, что в глубине души уверены, что это никакой не закон, или, вернее, не закон природы, а закон, выдуманный учеными, которые занимаются вашей наукой.

— Не понимаю, — пожал плечами Штейн, — что вы вкладываете в понятие закон природы, закон науки. Разве это не одно и то же?

— Конечно, не одно и то же. Закон природы — это объективная реальность. — Юрий густо покраснел, чувствуя, что попал в нелепое положение ученика, поучающего своего учителя. — А законы науки — только их отражение, точность которого зависит от уровня исследования.

— И вы считаете законы наследственности, установленные современной наукой, несоответствующими законам природы?

— Мне кажется, что к законам науки нужно относиться с величайшим подозрением. Вы подумайте только, Герман Романович, какой вывод следует из этих законов. Человечество вступает в эру атомной техники и завоевания космического пространства. Что говорит человечеству наша наука, призванная изучать действие атомной энергии и космических факторов на организм? Она говорит: остерегайтесь этих факторов. Они губительно действуют на организм и вызывают в его потомстве наследственные болезни. Что же в таком случае несет людям вступление в эру атомной техники и овладения космическим пространством?

— Ну, не стоит так преувеличивать, — Штейн успокаивающе положил руку на плечо Юрия. — Уверяю вас, у человечества хватит времени, чтобы успеть насладиться чудесами атомной техники и космических путешествий до того, как его наследственность отяготится таким количеством летальных генов, что это начнет грозить вырождением.

— Да ведь речь идет не о том, с какой скоростью будет действовать закон наследственности, а о том, есть ли в природе такой закон, которым пользуется наша наука.

— По крайней мере у огромного большинства современных ученых реальность этого закона не вызывает сомнений. Да вы что, Юрий Николаевич, — Штейн вдруг внимательно посмотрел ему в лицо, — всерьез сомневаетесь в том, что существует генетическая информация? В том, что ДНК контролирует наследственность? В том, что лучевое поражение действует на наследственность через ДНК?