Александр Студитский - Разум Вселенной

Уже смеркалось, но Юрий знал, что на кафедре морфобиохимии работают поздно. И действительно, стекла в двери кабинета Панфилова слабо светились. Юрий постучал. «Войдите!» — услышал он приглушенный голос Панфилова. Юрий решительно открыл дверь и вошел в комнату.

Панфилов сидел спиной к двери, за рабочим столом. Крепкие пальцы, ярко освещенные настольной лампой, лежали на блестящих винтах микроскопа. Юрий сделал два шага и остановился.

— Извините, если я вам помешал, Павел Александрович, — сказал он нерешительно. — Но у меня очень важное дело.

Панфилов обернулся и сейчас же поднялся со своего места, увидев Юрия.

— А, это вы, Чернов, — сказал он, протягивая Юрию руку, — а ведь я вас жду. Садитесь. Вот сюда, в кресло.

Он усадил Юрия в одно из кресел, стоящих у письменного стола, и сам сел напротив него в другое. За окном темнело. Свет от настольной лампы, отражаясь от бумаг на рабочем столе, мягко рассеивался в комнате. Юрий смотрел на Панфилова и не знал, что сказать.

— Я слышал о беде с вашим товарищем Андреем Цветковым, — продолжал Панфилов. — И был уверен, что вы зайдете ко мне посоветоваться. И вот, как видите, не ошибся. Ведь вы об этом собирались со мной говорить?

Юрию вдруг стало стыдно, что он в разговоре с Брандтом и потом, думая о предстоящей беседе с Панфиловым, как-то совсем забыл о главной причине, побудившей его к решительному шагу, — болезни Андрея.

— Да, прежде всего об этом, — ответил он твердо.

— Лейкоз?

— Да. Двести тысяч лейкоцитов.

— Понимаю. Какая форма?

— Лимфолейкоз.

Сведения о состоянии Андрея Юрий получил еще рано утром по телефону.

— Острый?

— Была ремиссия. Сейчас обострение. Но есть надежда на новую ремиссию.

— И что же сказал вам Всеволод Александрович? — неожиданно спросил Панфилов.

Юрий помедлил с ответом, не зная, как приступить к объяснению. Вопрос был поставлен в лоб. Но Юрию не хотелось начинать со своей неудовлетворенности отношением Всеволода Александровича к его планам.

— Об этом я даже не говорил с Всеволодом Александровичем, — сказал он, наконец, запинаясь.

— Но вы же знаете, что он добился больших возможностей для развертывания работ по противолучевой и противораковой защите.

— Да, конечно. Но эти работы с очень далекой практической перспективой... Если только она действительно имеется... — возразил Юрий.

— Почему вы так думаете? — быстро спросил Панфилов.

— Я начал работать... по этому плану, под руководством профессора Брандта, — объяснил Юрий, нахмурясь от досады, что приходится выставлять себя в таком свете. — И утратил к нему всякое... — Он хотел сказать «доверие», но поправился и сказал: — Всякий интерес.

Панфилов выжидательно смотрел на собеседника. Юрий коротко рассказал о неудаче своих опытов с введением ДНК из кроветворной ткани здоровых животных облученным крысам.

— Понимаю, — сказал Панфилов. — И вы полагаете, что препарат ДНК не имеет перспектив и в лечении рака? На вашем месте я испытал бы этот метод и в применении к лейкемии. Никакое предубеждение, даже самое обоснованное, не может заменить эксперимента. Кто может гарантировать однозначный исход, если условия опыта изменились?

— Я не могу тратить время на эти эксперименты, — сказал глухо Юрий, — и не простил бы себе, если бы во время их проведения болезнь успела погубить Андрея.

— Понимаю, — ответил мягко Панфилов.

Юрий молчал, не решаясь приступить к главной цели своего прихода.

— Я понимаю, почему вы пришли ко мне, — продолжал Панфилов. — Вы, вероятно, слышали о моем плане работ по проблеме противолучевой и противоопухолевой защиты. И вы хотели бы знать мое мнение о перспективах борьбы с лейкозами, одной из жертв которых оказался ваш друг.

Юрий молчал, опустив глаза. Да, собственно, это было главным, из-за чего он решился на сделанный им шаг. Правда, он думал, что разговор поведет он сам. Но дело приняло совсем другой оборот. Панфилов властно вел их разговор к какой-то только ему видной цели.

— Что же я могу вам сказать, — продолжал Панфилов медленно, словно размышляя вслух. — Наше с вами положение более трудное, чем у профессора Брандта и большинства его сотрудников. Он медик, мы биологи. Он авторитетен в тех кругах, которые сейчас организуют и координируют работу по проблеме противолучевой и противораковой защиты. Мы никаким авторитетом не пользуемся. В глазах клинициста каждый биолог-экспериментатор — это бесполезный фантазер и чудак. И какой бы план борьбы с тем или иным заболеванием ни предложил биолог, этот план всегда встретит настороженное и даже недоверчивое отношение со стороны медиков. Это первая трудность, к которой нужно быть готовым, задумывая разработку какого-либо метода борьбы с тем или иным заболеванием.