Андрей Хуснутдинов: Господствующая высота

— У меня нет фото.

Я оборачиваюсь по направлению ее взгляда.

— Почему?

Саманта задвигает свой стул под стол.

— Оно не нужно. Вы его видели. Дейм… Димас был тут, со мной.

Я таращусь, как со сна, то в угол, где только что сидел стриженый молодчик, то на дверь в вестибюль.

— И… кто же тогда был там, на высоте?

— Я могу сказать только то, что знаю из досье того, кто на высоте. По документам он тоже Димас Варнас, восемьдесят шестой год рождения, сын своего отца.

— Стикса?

В кармане у Саманты звонит телефон.

— Да. Сын Ариса Варнаса.

— С ума сойти… — Я опять берусь за голову. — Бред какой-то… Или, постойте, — выпрямляюсь с шальной полуулыбкой, — так, может, просто напортачили в этих… что там у вас… в призывных комиссиях?

— Вы читаете мои мысли.

— То есть?

Саманта на ощупь прерывает звонок.

— Иногда я тоже хочу верить, что это обычное недоразумение… То есть — нет, сейчас, после проверки, мы абсолютно точно знаем, что тот, кто был на высоте, пользовался документами настоящего Димаса, верней, подделал их.

Я сижу с разведенными руками.

— А во что вы не хотите верить?

Усмехаясь, она большим и средним пальцами вразлет оглаживает брови.

Повисает долгая, приправленная гулом голосов и музыкой, пауза.

— В то, что на самом деле там воюем не мы, а, как вы говорите… — Саманта делает вид, что не может подыскать нужное слово, но явно ждет моего наводящего вопроса, поэтому я молчу. — Не мы, а кто-то… ну, как вы рассказывали про себя во время боя — хоть македонцы, хоть вожди Атлантиды.

— Я — серьезно, — говорю.

— Я тоже. — Она опять смотрит на часы. — И большое спасибо, что уделили мне время. Я должна идти.

— Чем все кончилось с той группой на посту?

— Извините, я не могу об этом говорить.

— Тела опознали?

Саманта медленно пятится к выходу.

— Только тех, кто погиб раньше, в бою.

Я подбираю затекшие ноги:

— Ушли, значит?.. А этот, Димас — ну или кто там за него — может, его и не было вообще?

— Вам будет лучше, если взять трубку.

— Какую трубку?

Прежде чем скрыться в дверях, Саманта выставляет сложенную лодочкой кисть и подносит ее к лицу, как зеркальце.

Я слепо гляжу перед собой. Мое душевное состояние таково, что мне кажется, будто я не умещаюсь на стуле, занимаю целиком пространство от бара до стены. Ненадолго, по-видимому, я и вовсе отключаюсь от окружающего. Сцена с простоволосой фигуркой в окопе перебивается шумом кабака. В голове у меня, точно в дробилке, трещит и рассыпается реплика из моей же утренней речи в ареопаге — о том, что мир для тех, кто воевал, есть отсроченная война, стихший до поры грохот загробья. Следом за этими измельченными словами — и как будто из них же — вырисовываются подвижные черты Стикса. Я вижу его по грудь, в песочной форме американского морского пехотинца. Молодой, улыбающийся, с непокрытой головой, Арис берет изо рта сигарету, выдыхает дым и несколько раз кряду, с шутовской присказкой: «Bada-bing», — отгибает над правым глазом и приставляет обратно накладную бровь. Ему хлопают и подсвистывают. Слышится неуверенный женский голос. Кто-то осторожно трогает меня за плечо. Захваченный трюком с бровью, я сижу облокотясь на колени, с трубкой в руке, и не сразу могу оторваться от экрана. Надо мной склоняется референтша. Лицо ее румяно от беспокойства. Она участливо смотрит мне в глаза, оглядывается на дисплей телефона и что-то спрашивает о самочувствии. Я ничего не отвечаю ей, так как просто не понимаю, кого она имеет в виду.

— Все нормально? — настаивает она.

Я выключаю трубку и снова обхватываю голову.

рюкзак десантника.

пулемет Калашникова модернизированный.

Джарс, чарс — конопля.

аптечка индивидуальная.

Советский ( перс. ). Здесь — захватчик.

т. е. зарплатой — разменными сертификатами Внешпосылторга СССР.

Кяриз — подземный оросительный канал.

Махра — пехота.

т. е. погибшего.

бронежилетом.

разведывательно-сигнальной аппаратуры.

малозаметные проволочные препятствия.

ночными прицелами.

артиллерийскими минами.

реактивными снарядами.

пулями от крупнокалиберного пулемета ДШК.