Сергей Саканский: Искатель. 2009. Выпуск №10

Андрей вздохнул, надел черный пакет на локоть и, подпрыгивая на колдобинах, побежал через пустырь, стараясь не думать ни об отце, ни о матери, ни о жизни вообще… И вдруг остановился, потому что с ошеломляющей ясностью вспомнил свой сегодняшний сон.

Почему-то всегда так бывает: проснешься — и хорошо помнишь, что снилось, потом забудешь, и вдруг, часа через два, — снова придет, словно пленку твоей судьбы перемотали назад.

Это был тот же сон, он повторялся с начала весны, с одним и тем же персонажем в главной роли, будто в каком-то фильме ужасов, хотя персонаж, конечно, выглядел гораздо приятнее, чем Фредди Крюгер… У Андрея возникло ощущение, что это был какой-то искусственный, наведенный сон. Он недавно читал об этом: будто бы существует такой аппарат, который может транслировать сны. Только неясно, кому и зачем это нужно, чтобы Андрей видел во сне именно Индию.

Так он условно называл девушку или взрослую женщину, которую вот уже месяца три безответно любил. Впрочем, безответно — не то слово, потому что Индия была всего-навсего портретом.

В который уже раз она ему снится — в пятый, в седьмой? От этих снов становится жарко, немного стыдно, потом щемит в груди, тянет распрямить плечи, глубоко вздохнуть, раскинуть руки и посмотреть в небо…

Андрей так и сделал, стоя на опушке леса, — пакет с тормозком съехал на плечо, хлопнул по ребрам; небо над головой было синее, космическое, облака ослепительно-белые, такие весомые и настоящие, будто их можно потрогать рукой. Хотелось со скрипом скользить по траве, ступать обеими ногами в лужи, еще не успевшие просочиться в землю, трясти над головой ветки кустов.

Две глубокие травянистые колеи шли по самому краю пустыря; высокие кусты намокли, арками нависали над дорогой, придерживая крупные грозди дождевых капель, и каждая владела собственным маленьким солнцем. Ночью прошел грозовой дождь, утро выдалось мокрое, светлое, ветреное… Кроны деревьев в лесу были полны птичьего гомона. Дорога на фабрику превратилась в галерею ярких, умопомрачительных образов.

Дед работал сторожем на мебельной фабрике, чьи черные трубы возвышались вдали, на другой стороне пустыря. А на этой стороне был дом Андрея — белая блочная пятиэтажка, построенная еще при коммунистах специально для фабричных рабочих. Само предприятие давно простаивало, рабочие доживали свой век в этом старом доме, треснутом, в трещинах зарастающем травой, и только дед никак не мог расстаться с родной фабрикой: он устроился сторожем и бдительно охранял ее развалины.

Единственной ценностью, которая до сих пор оставалась за оградой фабрики, был металл, цветной и черный, и он представлял собой определенный интерес для «кое-кого». Этот «кое-кто» очень бы хотел поживиться народным добром. Имелись в виду бомжи, которые стремились собрать его, сдать в пункт приема вторсырья и пропить.

— Раньше пионеры металлолом собирали, теперь бомжи, — изрек как-то раз мудрый дед.

— Дедушка, а кто такие «пионеры»? — спросил Андрей.

Он, конечно, слышал о пионерах, комсомольцах и даже октябрятах (по истории Отечества имел твердую четверку), но любил иногда поддразнить деда и дать ему возможность сесть на любимого конька.

— Пионеры?! — возвысил голос дед. — Ты не знаешь, кто такие пионеры?

И понеслось. О славных днях, когда они жили в лесном лагере, в синих фанерных домиках; о доблестных делах, когда они ставили сверху на дверь ведро с водой, и вожатый, входя, опрокидывал его на себя… Или как они делали привидений из простыней и пугали по ночам вожатых женского пола… Все это казалось деду красивым, интригующим и смешным. Не то, что нынешнее племя, — «Макдоналдс», мобильник, плеер… Сникерсы, памперсы… Андрею почему-то становилось жалко деда, когда он рассказывал, часто повторяясь, героические истории из своей жизни.

— А теперь они бомжи — наши бывшие пионеры. И снова собирают металлолом, — с грустью резюмировал дед. — Мало кому из старой гвардии удается быть полезным обществу в наши времена. Мне вот повезло. Что бы они без меня, крутого секьюрити, делали?

Дед неуверенно произносил непривычное заморское слово и явно преувеличивал свою роль. Пробраться на территорию фабрики было непросто, и дело тут вовсе не в стороже. Трехметровый кирпичный забор окружал ее, поверх забора шли ряды колючей проволоки… А на черной железной двери — кодовый замок.

Зачем, спрашивается, превращать в неприступную крепость обычную мебельную фабрику? Да затем, что фабрика эта была не совсем обычной.