В самом деле, как? — вдруг встрепенулся Грибов, с беспокойством оглядевшись по сторонам. Петька, всегда такой неряшливый, оставлял после работы кучу мусора: пол был весь покрыт мраморной ссыпкой, повсюду валялись инструменты… Но сейчас у ног Афродиты не было ни крошки.
Грибов подошел к стеллажам у стены, осмотрел их, с недоумением оглянулся на статую. Резцы, зубила… Все инструменты лежали на полках, в полном порядке. Но не это главное. Их рукоятки покрывал тонкий слой пыли, было очевидно, что ими давно не пользовались.
И с чего он взял, что сын вообще приезжает сюда? Совсем на него не похоже: приехать, поработать, все за собой тщательно вымести. И на кухне тоже, и везде… Где грязные чашки, пятна кофе на кафеле, пустые обертки, презервативы в унитазе?
Грибову вдруг пришла в голову простая и чудовищная мысль. Он снова подошел к статуе, внимательно вгляделся в ее лицо.
Белые глаза, обычные для такой стилизации… Нет, не совсем обычные — это просто закрытые глаза. Сомкнутые мраморные ресницы. Кто же делает статую с закрытыми глазами?
И тут Грибов почувствовал, что капля холодного пота ползет по ложбинке его спины. Именно как-то так все эти эксперименты и должны были кончиться: он всегда знал, теперь ясно, он всегда ждал, что произойдет что-то в этом роде!
Глаза статуи медленно раскрылись. Меж белых каменных век он увидел темные, влажно блестящие зрачки…
Грибов сорвался с места, бросился по лестнице наверх. Почему наверх — надо было просто бежать из дома… Ах да, там, в кабинете, — телефон. Лежит на столе — вот почему он кинулся сюда, слабо соображая, охваченный приступом ужаса, но все-таки — соображая…
Этого не может быть. Последняя надежда: сейчас все выяснится! Петька просто построил какую-то инсталляцию — бывают ведь такие механические скульптуры, на этих современных выставках…
Грибов схватил со стола телефон и вызвал номер сына. Через несколько секунд раздался его недовольный голос:
— Чего, отец? Я сейчас занят.
Фоном стояла какая-то нерусская речь: наверное, смотрит кино…
— Ты где? — дрожащим голосом включился Грибов. — Ведь это ж ты тут в мастерской… Скульптуру…
— Какую скульптуру? Я в Италии. Уже три недели. Тебе сейчас тариф набьет, мало не покажется.
Да, правда, итальянская речь, будто застолье…
Разговор прервался. Грибов потыкал в кнопки, посмотрел счет. Так и есть, снялось много: ясно, что абонент где-то далеко в роуминге…
И тут Грибов услышал незнакомый, никогда прежде не идентифицированный звук.
Так скрипит камень, трущийся о камень. Скрежет, невыносимый писк, крошево, гулкий стук обломков о деревянный пол. И тяжелые шаги.
Грибов кинулся к окну: как открыть этот стеклопакет — створка лишь чуть повернулась на механизме заморской фурнитуры… Грохот на лестнице. Дверь. Тишина.
Грибов оглянулся. Инсталляция стояла в дверях и пронзительными глазами смотрела на него.
3
Афродита. Скульптура. Именно такой она и снилась ему несколько недель подряд. Инсталляция! Кому, как не Грибову, знать, кто и зачем стоит перед ним?
Статуя сделала несколько шагов, остановилась, поводя головой. Опять этот чудовищный скрип…
— Не подходи! — заорал, дрожа, Грибов.
Он схватил со стола какой-то предмет (хрустальная пепельница — не сразу понял) и швырнул в статую. Афродита выбросила вперед руку, быстро поймала пепельницу, перевернула, осмотрела и бережно поставила на пол. Облако мраморной пыли слетело с ее колен, когда она опустилась на корточки.
И она подняла голову, медленно встала, медленно пошла к нему. Голос был низким, скорее мужским, чем женским, таким голосом говорят дьявольские сущности в голливудских фильмах ужасов.
— Ты сделал не то и не так. Мы дали тебе возможность нечеловеческой силой овладеть, но ты пустил ее не на благо. Мы долго следили за тобой. Но теперь переполнена чаша нашего терпения.
Грибов молча дрожал, понимая, что это и есть возмездие — за все, что он творил именем богов.
— Ты ошибся, смертный, и будешь наказан.
К Грибову вернулся дар речи. Он едва внятно прохрипел, невольно подражая стилю статуи:
— В чем роковая ошибка моя? Я делал все так, как было предписано. Книга…
— Две души ты вызвал, две, а не одну, — произнесла статуя, выставив вперед два пальца. — Прах с могилы и носильная вещь принадлежали двум разным женщинам. И ты, по недомыслию, объединил их в одну. Через жопу, — закончила статуя, используя выражение собеседника и думая, что так ему будет понятнее.
Читать дальше