Андрей Пасхин - Искатель. 2009. Выпуск №06

Верку начал сотрясать нервный озноб. Стуча зубами, она поднялась с колен и стала жадно пить воду прямо из крана. Вновь услышала тихий скрип двери уже в коридоре, затравленно обернулась и успела заметить лишь часть белой одежды, скрывшейся в ванной комнате. Верка поплелась туда, секунду раздумывала, затем осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Пусто. Большая ванна была почти до краев заполнена горячей водой, над которой струился пар. Трясясь от озноба, она безумными глазами посмотрела на воду. «Замерзла, замерзла, надо согреться. Что же это со мной делается? Скорее в воду, в воду».

Она разделась, положила в ногах для упора широкую доску и залезла в ванну.

«Вот сейчас хорошо, — с умилением прошептала женщина. — А теперь спать, спать».

Она уснула. Упорная доска стала медленно сдвигаться к концу ванны. Голова Верки скользнула с края в воду. Уже под водой она проснулась от попавшей в легкие воды, попыталась глубоко вдохнуть воздух, но захлебнулась еще больше. Верка стала судорожно биться под водой, но обессиленные руки только скребли эмаль ванны. Последним отчаянным усилием ей удалось на мгновение поднять лицо из воды, но тело уже не слушалось; она опять скрылась под водой и осталась там, неподвижная, с открытым ртом и выкатившимися, полными ужаса глазами.

Сегодняшний день, как и напророчила мать, у Татьяны явно не задался. Сначала эта ссора с матерью, и, самое главное, ее новый ухажер Виталик так и не пришел в назначенное место. Татьяна от расстройства зашла в первую попавшуюся забегаловку и там крепко выпила на халяву с местными забулдыгами.

Придя поздно вечером домой, она увидела накрытый матерью стол, початую бутылку водки и разбросанную по столу и на полу гречневую кашу. Неужто одна целого порося сожрала? «Мать, а мать!» — позвала она. Затем вышла в коридор, заглянула в ванную, туалет, на кухню. Верки нигде не было. «Так куда же ее черти дели? Наверное, со скуки к какому-нибудь кобелю подалась, а чтобы не выгнал, порося прихватила», — решила Татьяна. Вернувшись в комнату, она завалилась, не раздеваясь, на постель.

Во сне ей виделась всякая чертовщина. То брат Витёк, висящий в петле с перерезанным горлом; то мать, глядящая на нее из-под воды мертвыми глазами; то она сама, распростертая на асфальте. Татьяна с криком проснулась, встала, зажгла свет и пошла к зеркалу. Вгляделась в свое опухшее, с размазанной краской лицо.

В коридоре зазвонил телефон. Он звонил долго и настойчиво. Сначала Татьяна не хотела идти узнавать, кто звонит посреди ночи. Затем подумала, что, может, это ей, выругалась и вышла из комнаты.

«Алло, да, это я. Кто-кто? Ах, Виталик, это ты. Не узнала сразу твой голос. Горло болит? Что ж ты, котик, не пришел? Я тебя целый час ждала. Да… да… Понимаю… Смогу, конечно. У «Арагви»? Хорошо, переоденусь только и лечу, лечу».

Не подумав даже, что в такой час все рестораны уже закрыты, она умылась и, тщательно причесав волосы, полезла за чем-то в гардероб. Там сразу увидела туфли-лодочки, которые реквизировала у старухи. На перекладине висел и модный бледно-розовый шарфик. «Как же я забыла про них? — подумала женщина. — Это сейчас самый писк». Даже не примерив, она завернула туфли в газету, намереваясь взять с собой, и завязала на шее шарфик.

В ту же секунду шарф стал затягиваться. Татьяна схватила его обеими руками, пытаясь ослабить, но тот давил все сильнее. Она захрипела и стала задыхаться. Шарфик ослабил хватку. Его свободный длинный конец вытянулся и потащил свою жертву к выходу из комнаты. Просторный коридор был весь черный. Подтащив Татьяну почти к самой опечатанной двери, мучитель дал ей отдышаться. Послышался крик кукушки. Тут же одновременно раскрылись входная и опечатанная двери, и появилась траурная процессия. Татьяна, лишаясь сознания, стала падать, но натянутый шарф не позволил это сделать, а, сдавив еще сильнее, тут же привел в чувство. За людьми в черном появилась лишь одна фигура, в саване и черном капюшоне. Поравнявшись с Татьяной, покойница резко откинула капюшон ц взглянула на нее. Татьяна заорала. Это была ее мать. Лицо, когда-то Верки-Шалавы, было бледно-синюшным. Пройдя мимо, она схватила конец шарфа костлявой рукой и повлекла Татьяну в комнату. Там отпустила шарф, отступила в сторону и оставила дочь одну в центре.

Знакомая читателю комната почти не изменилась с последнего посещения; лишь исчез помост, на месте петли висела люстра, да отодвинутые портьеры открывали распахнутые настежь створки окна, за которым висела полная луна.