Анна Котова: Брусника

— Заряда не хватит и на полчаса, — прозвучало у нее в голове. — Кажется, это все, Джей.

Дабл сдернула шлем и уставилась на него. Пустой пластиковый шар. Серебристый. Черная эмблема на лбу. Да, кажется, это действительно знак Империи. Что-то смутно всплывало в памяти. Планета, долго переходившая из рук в руки, пока Рионский союз не вышиб последнюю эскадру Империи, и так они удирали, что бросили на поверхности пропадать небольшой отряд. Который и полег весь до единого человека, потому что по имперскому кодексу чести плен был наихудшим позором. Может быть, эта история произошла тут, на Эгне? Имперские воины погибают, но не сдаются! Слава солнцеликому императору Джону Томасу Ши! — или кто там у них был тогда на троне.

Дабл снова надела шлем.

— Джон Восьмой Мартин Гурам-Шураз, — сообщил шлем. — Идиотское имя для призового идиота, и с этим именем на губах придется умирать… Так и не сказал Тильде, что люблю ее. Может, оно и к лучшему. Не будет ждать понапрасну.

Дабл закрыла глаза и увидела лес чужим взглядом. Обгорелые сучья деревьев, обломанные стволы, иные начисто срезаны залпами лучемета. У кромки воды вспышки взрывов. Левая рука не действует — простреленное насквозь плечо, заткнутое пучком мха и перевязанное рукавом форменной рубашки, онемело. Если бы я выжил, может быть, руку еще удалось бы привести в божеский вид. Но это совершенно невозможно. Я не выживу. Они идут, а я остался один. Симон молчит уже второй час, и это может значить только одно. А Тонио и Ландыш умерли у меня на глазах. Тонио — быстро. Ландыш же, раненный в живот, очень мучился. Грязная рана, воспаление… весь запас походной аптечки ушел на его рану, и без толку. Перед концом ему вдруг привиделось что-то хорошее, он заулыбался страшным черным ртом с искусанными губами и запел. Век бы мне не слышать, как умирающий в последнем бреду с блаженной улыбкой поет государственный гимн. Гимн проклятой Империи, которая доброго слова не стоила с того самого дня, когда Джон Первый Адриан Шураз-Купер основал ее, захватив власть обманом, жестокостью и реками крови. Смешно, Джей. "Век бы не слышать". Тебе не то что века — суток не осталось. Они идут. А заряда не хватит и на полчаса. Кажется, это все, Джей.

Дабл сидела на берегу, опустив ноги в теплую воду, шевелила пальцами, когда маленькие рыбки толщиной в спичку щекотно тыкались в ступни. Шлем держала на коленях.

Сколько он помнит? Несколько минут? Или дней? Кто был этот Джей, погибший за Империю, которую презирал и ненавидел? Ждала ли его Тильда?

Снова натянула шлем и сказала:

— Тильда. …Темные волосы, заплетенные в толстую косу, веснушки, серые глаза в темных ресницах, большой смешливый рот. "Тебе идет форма, Джей. Ты в ней красивый, как жужелица. Черный, длинный и блестящий". И смех. Она всегда смеялась надо мной. Только когда я поцеловал ее на прощание, не засмеялась. "Возвращайся скорее, Джей, если хочешь застать меня здесь. Через год я закончу колледж и уеду работать в госпиталь на Силену. А может, даже и в метрополию. Смотри, там много парней, как бы тебе не опоздать". Уже три года прошло, а я так и не вернулся. Наверняка опоздал. Конечно, она давно и думать обо мне забыла. Не ждет. Я ведь даже не сказал ей, что люблю. Все шутил — мне нравилось, как она смеется. Иногда в мечтах я вижу благостную картину — как я схожу по трапу на каменистую почву Альтравы, и в тени синеватых кипарисов стоит она, тонкая, легкая, в белых шортах и узкой маечке, в сандалиях из разноцветных ремешков, коса перекинута на грудь — и смеется счастливо, увидев меня. А потом вспоминаю, что она давно закончила учебу, и на Альтраве ее уже нет. Ее надо искать… Затем я вспоминаю и остальное. Меня похоронят здесь, на Эгне. Или не похоронят. Заряда не хватит и на полчаса…

Видимо, это беспокоило его больше всего — что кончается заряд. Оружие стало бесполезно, и он погиб. Шлем не поврежден, значит — не выстрелом в голову. В грудь, наверное. Или в живот, как несчастного Ландыша. Дабл зажмурилась, поглаживая шлем.

Плеснула вода. Еще.

Открыла глаза — ну конечно, в вечернем солнце ритмично взблескивают весла Ольгерта. Возвращаются.

Почему-то ей не захотелось, чтобы Дагне и Ольгерт видели шлем. Побежала к палатке, засунула его поглубже в рюкзак.

Когда сестра с кавалером подошли к стоянке, Дабл стояла на коленях у кострища и сосредоточенно раздувала угли под котелком.

— Что, еще не готово? — недовольно спросила Дагне. — Весь день пролентяйничала, да?